Вновь заговорил Джеймс, словно находился сразу и в видении, и рядом с Жеро.

— Помни, кто тебе друг, Деверо.

— И кто недруг, — подхватил Жан. — Кровная вражда между колдунами и ведьмами не угасает веками. Возможно, мадемуазель Холли хотела бы тебя любить, возможно, даже убедила себя в том, что действительно любит. Но она — живое воплощение всех Каоров, а потому — твой смертельный враг.

ХОЛЛИ И АМАНДА

Сиэтл, октябрь

Накануне Самайна ночь стояла — хоть глаз выколи. Бушевала гроза. Дядя Ричард был мертвецки пьян.

Таким его и увидели вернувшиеся с собрания Круга Холли с Амандой, едва зашли в дом и сняли плащи-невидимки. Он сидел без света, машинально отправляя в рот шоколадки — одну за другой, прямо из мешка, приготовленного к Хеллоуину для ряженых, — и, не таясь, отхлебывал виски из бутылки. После смерти Мари Клер Ричард сперва налегал на легкие коктейли, те постепенно крепчали, вскоре на смену им пришли стопки; а уж как открылась правда о романе тети с Майклом Деверо...

Произошло это самым банальным и вместе с тем самым ужасным образом: бедняга нашел днев­ник жены, прочел его от корки до корки и узнал все подробности ночных встреч.

— Папа? — негромко позвала Аманда, опустившись на колени у кресла, в котором сидел отец.

Он вздохнул и посмотрел на нее мутными, покрасневшими от слез глазами. Судя по виду и за­паху, бритье и душ были заброшены им не меньше недели назад.

Уговорить Ричарда переехать в другое место сестрам не удалось. Видимо, он решил доживать век в собственном доме: позабыл о своем бизнесе, отчего тот зачах, и неделями напролет сидел в четырех стенах. Размещать магические преграды в его присутствии стало гораздо сложнее, но ковен справлялся, и потому дядя пребывал в относительной безопасности. Хотя стоило бы сказать: рисковал не более, но и не менее остальных.

— Дядя?.. — Холли сотворила рукой знак благословения.

Ричард, судя по всему, не заметил тайного движения, а оно, в свою очередь, не принесло ему об­легчения.

— Я сварю тебе кофе, — бросила Аманда и выбежала на кухню.

Холли решила немного побыть с дядей, присела рядом и взяла несчастного за руку.

— Дядя Ричард...

Он повернул к ней голову. В тусклом лунном свете девушка увидела, как глаза Ричарда зака­тились, испуганно отпрянула, но не успела: ее ладонь чуть не хрустнула от мертвой хватки. Пьяный открыл рот и произнес искаженным, словно доносившимся издалека, голосом Майкла Деверо:

— До скорой смерти, Холли Катерс. До скорой и страшной смерти.

НИКОЛЬ

Испания, октябрь

Пока группа осторожно пробиралась по мадридским улицам, Филипп не отходил от Николь — было заметно, что он совсем не прочь находиться рядом, но, возможно, делал это больше из желания уберечь ее. Девушка испытывала благодарность за то, что этот юноша — надежный как скала — все время был поблизости. Она уже давно не чувствовала себя в безопасности. В отличие от Хосе Луиса, в жилах которого текла горячая цыганская кровь, Филипп не обладал сногсшибательной красотой. Человек не более чем симпатичный, в этом смысле он походил на Аманду. В ковенах внешность играла важную роль, и поэтому все страсти доставались другим: рядом с Амандой восхищенные взгляды собирала Николь, рядом с Филиппом — Хосе Луис.

Впрочем, отличался от остальных он уже тем, что родом был не из Испании, а из Франции, из городка Ажан.

— Хосе Луис, — сказал он своему командиру, — надо уходить с улиц. Сегодня вечером здесь небезопасно даже для нас.

— Tienes razon[9], — ответил тот и добавил громче, чтобы все услышали: — Уходим.