|
.. Я обещаю тебе поговорить с Бурцевым, Севушка, но не связывай себя накрепко с теми, кто играет азартную игру во власть... -- Предложение? -- сухо спросил он отца. Как же мы умеем обижать максималистским тоном, как же безжалостны мы в вопросах, на которые нет и не может быть однозначных ответов... Отец тогда посмотрел на него с укором: -- Думать, Севушка, думать... Ты прав, мы с Мартовым и Плехановым болеем традиционной болезнью -- споры, поиск оптимального пути, составление резолюций, просчет вероятии, боязнь крутых решений... Все верно, сынок, на то мы и русские, но примет ли народ западноевропейскую модель революции, которую столь решительно предлагают Ленин и Троцкий? Об этом ты думал? ...Когда человек принес уху, Исаев собрал себя, был готов к работе: натужно сблевав в миску, он оттолкнул ее, отвалился на спину, застонал: -- Воды-ы-ы... Умираю... Скорей... Он перешел на русский; да, я у своих, "т/х Куйбышев", но свой ли я этим своим?! А если я им не свой, значит, пришло время работать. Человек, испуганно глянув на Штирлица, прогрохотал по лестнице своими громадными бутсами, и, когда он убежал, а несъеденная уха со снотворным или какой иной гадостью, медленно зыбясь на металлическом полу, стекла в угол отсека, -- в такт работе машин, -- Исаев расслабился и сказал себе: времени тебе отпущено немного, начинай готовиться к тому, во что ты запрещал себе верить, -- как можно верить перебежчикам вроде Бажанова, Кривйц-кого, Раскольникова?! А ты, спросил он себя, ты, который был весь Октябрь в Смольном, ты искренне верил тому, что писали о нас в конце тридцатых? Нет, ты не верил, ответил он себе со страхом, но ты считал, что дома происходят процессы, подобные тем, что- сотрясали республиканский Конвент Франции, -- Марат, Дантон, Робеспьер... А кем ты считал Сталина? Робеспьером или Наполеоном? Отвечай, приказал он себе, ты обязан ответить, ибо врачевать, не поставив диагноз, преступно... Почему Антонов-Овсеенко тогда, в Испании, во время последней встречи, смотрел на тебя с такой плачущей, бессловесной тоской? Почему он не ответил ни на один твой вопрос, а сказал лишь два слова: "приказано выжить"? Почему он запретил тебе возвращаться домой? Почему он повторял, как заклинание: "Главное -- победить здесь фашистов..." А почему ты отказался вернуться в Москву, когда тебя наконец вызвали -- накануне войны?! Только ли потому, что ты считал невозможным бросить работу против нацизма? Ты боялся, признался он себе, ты попросту боялся, потому что все те, кого начиная с тридцать седьмого вызывали в Москву, исчезли навсегда, бесследно, словно канули в воду... Ты спрятался за спасительное антоновское "приказано выжить", ты решил ждать... Сын своего отца -- ожидание никогда не приводит к победе. |
