|
Руки и ноги были свободны, пахло сухим одеколоном, чем-то напоминавшим "кельнскую воду". Он пошарил рукой вокруг себя, натолкнулся на лампочку, включил ее: стены комнаты были отделаны старым деревом, окна закрыты тяжелыми металлическими ставнями; в туалете нашел английскую зубную пасту, английское мыло. Ты дурак, Исаев, сказал он себе; ты посмел грешить на своих и раскрылся, ты заговорил по-русски, чего не делал четверть века, тебе крышка, одна надежда и осталась -- на своих. Мыслитель сратый, русскую смуту вспоминал! А чем она отличалась от тех, что были в Англии?.. -- Здравствуйте, я ваш следователь, меня зовут Роберт Клайв Макгрегор. После того как мы проведем цикл допросов, вы вправе вызвать адвоката: если бы вы не были тем, кем были, мы бы дали вам право пригласить любого адвоката уже на этой стадии следствия. -- А кем я был? -- поинтересовался Исаев. -- Мы располагаем достаточной информацией о вашем прошлом. Суть следствия заключается в том, чтобы во время нашего диалога окончательно расставить все точки над "i". -- Могу я задать вопрос? -- Пока мы не начали работу -- да. -- Вы назвали свое имя, но я не знаю, какую страну вы представляете... -- Я представляю секретную службу Великобритании.' Удовлетворены ответом? -- Вполне. Благодарю. -- - Фамилия, имя, место и год рождения? Исаев готовился к такому вопросу, он понимал, что все зависит от того, кто, где и как будет произносить эти, казалось бы, столь простые слова, но, услыхав их, ощутил растерянность, не зная, что ответить... ...Приученный двадцатью, пятью годами к тому, чтобы анализировать, рассматривая и оценивая с разных сторон не то что слово, но даже паузу, взгляд и жест -- как свой, так и собеседника, -- Исаев был убежден, что своим, вернись он на Родину, и отвечать не придется, там все знают... Однако во время морского, столь страшного путешествия с "никс фарштеен" он раскрепощенно, с душащей обидой и презрением разрешил себе наконец услышать тот вопрос, который жил в нем начиная с тридцать шестого года, после процесса над Львом Борисовичем и Зиновьевым: "А, собственно, кто теперь знает обо мне, ееяи Каменев, Зиновьев, Бакаев и даже курьер Центра Валя Ольберг -- враги народа?" В тридцать седьмом, когда один за другим исчезли те, кто строил ЧК, кто знал его отменно: Артузов, Кедров, Уншлихт, Бокий, Берзинь, Пузищшй, он ощутил зябкую пустоту, словно окончательно порвалась пуповина, связывавшая с изначалием; с осени тридцать девятого люди из Центра вообще перестали выходить на него. Пакт с Гитлером он принял трагично, много пил, искал оправдания: объективные -- находил, но сердце все равно жало, оно неподвластно логике и живет своими законами в системе таинства под названием "Человек". |
