|
Подушка была сброшена, и на ней еще виднелся след женского ботинка. А на ковре, у самых ног графини, я увидел разорванный пакет с гербовыми печатями графа. Я быстро подобрал этот пакет и прочел сделанную на нем надпись, указывающую, что содержимое его должно быть передано мне. Я посмотрел на графиню пристальным, строгим взглядом, как следователь, допрашивающий преступника. В камине догорали листы бумаги. Услышав, что мы пришли, графиня бросила их в огонь, ибо увидела в первых строках имущественных распоряжений имена своих младших детей и вообразила, что уничтожает завещание, лишающее их наследства, меж тем как наследство им обеспечивалось, по моему настоянию. Смятение чувств, невольный ужас перед совершенным преступлением помрачили ее рассудок. Она видела, что поймана с поличным; быть может, перед глазами ее возник эшафот, и она уже чувствовала, как палач выжигает ей клеймо раскаленным железом. Она молчала и, тяжело дыша, глядела на нас безумными глазами, выжидая наших первых слов. - Что вы наделали! - воскликнул я, выхватив из камина клочок бумаги, еще не тронутый огнем. - Вы разорили своих детей! Ведь эти документы обеспечивали им состояние... Рот у графини перекосился, казалось, с ней вот-вот случится удар. - Хе-хе! - проскрипел Гобсек, и возглас этот напоминал скрип медного подсвечника, передвинутого по мраморной доске. Помолчав немного, старик сказал мне спокойным тоном: - Уж не думаете ли вы внушить графине мысль, что я не являюсь законным владельцем имущества, проданного мне графом? С этой минуты дом его принадлежит мне. Меня точно обухом по голове ударили, я онемел от мучительного изумления. Графиня подметила удивленный взгляд, который я бросил на ростовщика. - Сударь! Сударь! - бормотала она, не находя других слов. - У вас фидеикомис? - спросил я Гобсека. - Возможно. - Вы хотите воспользоваться преступлением графини? - Верно. Я направился к двери, а графиня, упав на стул у постели покойника, залилась горючими слезами. Гобсек пошел за мною следом. На улице я молча повернул в другую сторону, но он подошел ко мне и, бросив на меня глубокий взгляд, проникавший в самую душу, крикнул тоненьким, пронзительным голоском: - Ты что, судить меня берешься? С этого дня мы виделись редко. Особняк графа Гобсек сдал внаймы; лето проводил по-барски в его поместьях, держал там себя хозяином, строил фермы, чинил мельницы и дороги, сажал деревья. Однажды я встретился с ним в одной из аллей Тюильри. - Графиня ведет жизнь просто героическую, - сказал я ему. - Она всецело посвятила себя детям, дала им прекрасное воспитание и образование. Старший ее сын премилый юноша. - Возможно. - Послушайте, разве вы не обязаны помочь Эрнесту? - Помочь Эрнесту? - переспросил Гобсек. |
