Он приложил лицо к стеклу. Лампадка отсвечивала и светилась везде в стекле. Он приставил ладони к обеим сторонам лица и вгляделся. Туман, мга, дерево, а вот направо. Она. Да, она, женщина в шубе с белой длинной шерстью, в шапке, с милым, милым, добрым испуганным лицом, тут, в двух вершках от его лица, пригнувшись к нему. Глаза их встретились и узнали друг друга. Не то чтобы они видели когда друг друга: они никогда не видались, но во взгляде, которым они обменялись, они (особенно он) почувствовали, что они знают друг друга, понятны друг другу. Сомневаться после этого взгляда в том, что это был дьявол, а не простая, добрая, милая, робкая женщина, нельзя было.

   -- Кто вы? Зачем вы? -- сказал он.

   -- Да отоприте же, -- с капризным самовластьем сказала она. -- Я измерзла. Говорю вам, заблудилась.

   -- Да ведь я монах, отшельник.

   -- Ну, так и отоприте. А то хотите, чтоб я замерзла под окном, пока вы будете молиться.

   -- Да как вы...

   -- Не съем же я вас. Ради Бога пустите. Я озябла наконец.

   Ей самой становилось жутко. Она сказала это плачущим почти голосом.

   Он отошел от окна, взглянул на икону Христа в терновом венке. "Господи, помоги мне, Господи помоги мне", -- проговорил он, крестясь и кланяясь в пояс, и подошел к двери, отворил ее в сенцы. В сенях ощупал крючок и стал откидывать его. С той стороны он слышал шаги. Она от окна переходила к двери. "Ай!" -- вдруг вскрикнула она. Он понял, что она ногой попала в лужу, натекшую у порога. Руки его дрожали, и он никак не мог поднять натянутый дверью крючок.

   -- Да что же вы, пустите же. Я вся измокла. Я замерзла. Вы об спасении души думаете, а я замерзла.

   Он натянул дверь к себе, поднял крючок и, не рассчитав толчок, сунул дверь внаружу так, что толкнул ее.

   -- Ах, извините! -- сказал он, вдруг совершенно перенесясь в давнишнее, привычное обращение с дамами.

   Она улыбнулась, услыхав это "извините". "Ну, он не так еще страшен", -- подумала она.

   -- Ничего, ничего. Вы простите меня, -- сказала она, проходя мимо его. -- Я бы никогда не решилась. Но такой особенный случай.

   -- Пожалуйте, -- проговорил он, пропуская ее мимо. Сильный запах, давно не слышанный им, тонких духов поразил его. Она прошла через сени в горницу. Он захлопнул наружную дверь, не накидывая крючка, прошел сени и вошел в горницу.

   "Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя грешного, Господи, помилуй мя грешного", -- не переставая молился он не только внутренне, но и невольно наружно шевеля губами.

   -- Пожалуйте, -- сказал он.

   Она стояла посреди комнаты, с нее текло на пол, и разглядывала его. Глаза ее смеялись.

   -- Простите меня, что я нарушила ваше уединение. Но видите, в каком я положении. Произошло это оттого, что мы из города послали кататься, и я побилась об заклад, что дойду одна от Воробьевки до города, но тут сбилась с дороги и вот, если бы не набрела на вашу келью... -- начала она лгать. Но лицо его смущало ее, так что она не могла продолжать и замолчала. Она ожидала его совсем не таким. Он был не такой красавец, каким она воображала его. Но он был прекрасен в ее глазах. Вьющиеся с проседью волосы головы и бороды, правильный тонкий нос и, как угли, горящие глаза, когда он прямо взглядывал, поразили ее.

   Он видел, что она лжет.

   -- Да, так, -- сказал он, взглянув на нее и опять опуская глаза. -- Я пройду сюда, а вы располагайтесь.

   И он, сняв лампочку, зажег свечу и, низко поклонившись ей, вышел в каморочку за перегородкой, и она слышала, как он что-то стал двигать там. "Вероятно, запирается чем-нибудь от меня", -- подумала она, улыбнувшись, и, скинув собачью белую ротонду, стала снимать шапку, зацепившуюся за волоса, и вязаный платок, бывший под ней.