— Говорит, училась в нашей школе.

— Конечно, пригласи ее. Пусть заходит.

Секретарша молча кивнула и скрылась за дверью. Спустя мгновение в кабинет вошла посетительница. Высокая стройная девушка в светлых джинсах и голубой кофточке свободного покроя. В руках она держала сумку песочного цвета и полиэтиленовый пакет.

Андрей Васильевич устремился к ней навстречу, стараясь припомнить, кто это. Лицо девушки было одновременно знакомым и совершенно неузнаваемым.

— Здравствуйте, Андрей Васильевич, — произнесла она и немного напряженно улыбнулась. — Вы меня не помните?

И он сразу узнал ее. Эта улыбка, этот бархатистый, грудной голос с богатыми модуляциями — запоминающийся, проникающий в душу голос, который несколько лет назад постоянно звучал на всех школьных мероприятиях…

Андрей Васильевич был уверен, что никто и никогда не исполнял «Мне кажется, что вы больны не мной», его любимую песню, лучше, чем Катя Строганова. Было нечто мистическое в том, что он несколько минут назад вспоминал ее — большую и, наверное, единственную любовь пропавшего Паши.

Директор подошел к Кате и, неожиданно для себя самого, обнял ее со словами:

— Здравствуй, Катюша. Я так рад, что ты пришла. Мне даже кажется, я тебя ждал.

Она удивленно вскинула брови, но улыбнулась уже более уверенно и открыто:

— Андрей Васильевич, мне очень нужно поговорить с вами. Вы не очень заняты? Я понимаю, начало учебного года и…

— Что ты, Катя! — Он замахал руками, заставляя ее замолчать. — Все дела могут подождать. Ты садись вот сюда, располагайся.

Возле стены стояли пара кресел и маленький журнальный столик. Катя опустилась в кресло, пристроила свой пакет возле ног. Андрей Васильевич позвонил в приемную и велел никого к нему не пускать и не соединять ни с кем по телефону.

— Ну вот, теперь мы сможем спокойно поговорить.

Он уселся напротив Кати, выжидательно глядя на нее, но она, видимо, никак не могла начать разговор. Андрей Васильевич понял, почему не сразу узнал ее. Конечно, она изменилась: с ее выпускного вечера прошло восемь лет. Катя похудела, остригла свои длинные темно-русые волосы и превратилась в блондинку с короткой стрижкой. Черты ее красивого лица утратили округлую мягкость, стали резче и завершеннее. Но главная причина была в другом.

В Кате появился почти физически ощутимый надлом. Глаза, прежде широко распахнутые и сияющие, утратили живость и блеск. Теперь она смотрела с затаенной тоской и странным ожиданием. В ней была неестественная для столь молодой девушки усталость давно живущего на этом свете и слишком много повидавшего человека. Было и еще что-то, чему Андрей Васильевич пока не мог подобрать определения.

— Как ты живешь, Катя? Мне говорили, ты переехала в Казань? — спросил он.

— Да, уже давно. Поступила в институт, и родители купили мне там квартиру.

Андрей Васильевич помнил, что Катины мать и отец занимали какие-то крупные посты на местном молокозаводе. Вроде бы ее отец умер пару лет назад. Словно подтверждая его мысль, она продолжила:

— Папа умер в прошлом году, мама теперь живет одна. Зовет меня обратно, но чем я буду здесь заниматься?

— Да, с работой у нас не очень. А кто ты по профессии? Ты ведь так прекрасно пела!

— Пела, пела и допелась. — Она грустно усмехнулась. — До менеджера. Знаете такую профессию, Андрей Васильевич? Сейчас куда ни глянь — кругом одни менеджеры. И путевки за границу продают, и в магазинах за клиентами бегают. Я вот, например, рекламой занимаюсь. На радио. Сама не пою, зато постоянно слушаю, как поют другие.

— Ты очень несчастлива, Катя? — внезапно спросил он и тут же укорил себя за бестактность.