Осыпаемые рвзбитыми стеклами, режущими кусками штукатурки, оглушенные стрельбой, мы, наверно, представляли довольно жалкое зрелище. Прижимались к отмостке, закрывали голову ладонями.

– Будем потихоньку ползти к углу барака, – прокричал я Лене. Шептаться бесполезно, она не поймет, да и бояться нечего – грохот перестрелки заглушает голос. – Только осторожно, не поднимайся.

Ленка выползла из под меня и медленно, с остановками поползла в указанном направлении. Я полз следом.

Огонь с обеих сторон прекратился так же неожиданно, как и начался. Наступила настороженная тишина готовая снова взорваться перестрелкой. Из здания через разбитые окна донеслись истерические женские крики, детский плач.

Пора выбираться.

Не поднимаясь, наоборот, втискиваясь всем телом в податливую рыхую землю, мы поползли через открытое пространство к спасительным кустам. Лена тяжело дышала. Двигаться по пластунски даже для сильного мукжчины – нелегкий труд, а Крымова при всем её самообладании и смелости – вего лишь слабая женщина, пигалица, ангелочек.

– Терпи, милая, крепись, – шептал я, отлично сознавая – она не слышит, ибо говорю я куда то в её ноги. – Выберемся, обязательно выберемся…

И вот – заросли. Еще пяток метров – можно подняться и бежать на вокзал к любому поезду: товарному, пассажирскому, скорому, медленному… Теперь бандюги нас не достанут, наступившая темнота и деревья надежно укрывают беглецов.

Можно бы порадоваться, посмеяться, но кляпом в горле, занозой в сердце – гибель Дмитрия. Героическая и нелепая. Ведь мог грузчик оставить себе автомат оглушенного террориса, погибнуть в бою, а не мухой, пришпиленной пулями к дверному полотну…

Нет, стрелять в сторону коридора, заполненного заложниками, он все равно не стал бы…

16

Все. Хватит рядиться под дождевых червей, пора превращаться в гомо сапиенсов, как говаривал один из моих начальников – большой интеллектуал. Не успели подняться на ноги – угрожающий полушопот возвратил в позу пресмыкающихся.

– Лежать! Руки на затылок!

Пришлось подчиниться. Прежде чем ткнуться носом в пахучую траву, успел заметить две фигуры, стоящие перед нами с автоматами в руках. Неужели бандиты?… Нет, такого быть не может, террористы, прикрывшись беззащитными людьми, трясут испачкаными штанами и лихорадочно ищут выхода из тупика, в который сами забрались.

Если не бандиты, значит – омоновцы.

– Мы – заложники, сбежали от бандитов, – попытался я восстановить истину.

– А это прихватили в качестве костыля? – потряс над моей головой автоматом боевика один из парней и смачно выматерился.

– Как ты можешь – при женщине…

Резкий удар солдатским ботинком в бок заткнул мне рот.

– Где ты видишь женщин, сволочь бандитская? Эта, что ли? – омоновец сопроводил удар нравоучительным монологом. – Она же не женщина – бандитская подстилка, продажная шлюха. Заперли вас в больнице вот и пытаетесь бежать по одному… Не выйдет! Все равно побьем либо повяжем…

Доказывать, ссылаться на высокую мораль и права человека не только бесполезно, но и вредно – вполне можно напроситься на повторное «знакомство» с тяжелым ботинком. Лучше, как и при общении с бандитами, не искушать судьбу – помалкивать. Как это делает Лена.

Похоже, наше молчание радовало омоновца. Значит, он не лишен ораторского таланта. Его товарищ проверял наши карманы и укромные места, где можно спрятать оружие, документы, деньги.

– Ничего. Пусто, – резюмировал он результаты тщательного обыска. – Поведем к командиру.

– Встать! Вперед!…

Метрах в пятидесяти, среди парковых деревьев – три машины: два газика и автобус.