— Тебе нравятся наши игры? — спрашивает он участливо.

— Я в восторге.

— Заметь, что я еще ни разу не пустил в ход оружие!

— Они — тоже.

— Им и не положено. Таковы правила. Я сейчас для них человек-мина. Любое попадание в меня смертельно для окружающих. А они так беспокоятся о твоем здоровье, да и о своем… Ничего. Скоро я отменю собственный мораторий.

— Ну и что дальше? — говорю я апатично. — Допустим даже, доберешься ты до объекта. Все едино он заглушён, и твоя мина ему как мертвому припарка…

— Слабо верится. Чего бы им тогда устраивать баррикады? Не-ет, процессор работает, и они будут его охранять.

— По-моему, у них совсем иная задача.

— Какая же? — с нескрываемым любопытством спрашивает Зомби.

— Просто “кайманы” устроили учения. У них мало опыта по захвату террористов такого класса, как ты. Можно сказать, ты им подвернулся как подарок небес.

— Ничего не скажешь, — скалится он. — Приятно слышать.

Черта лысого ему это приятно! Я сразу отмечаю, как на краткий миг остановился, поплыл его взгляд… Нужно развить эту импровизацию.

— Кстати, ты думал, как получить обещанную мзду?

— Какое мне до этого дело сейчас?

— Забавно! — не могу сдержать недоуменный сме­шок. — Ты зачем все это затеял? Из спортивного интереса? Вот идиот-то!

И получаю оплеуху.

— Мы, кажется, договорились, что ты мне больше не хамишь! — шипит он.

Я облизываю разбитые губы.

— Идиот, — повторяю спокойно. — И плебей. Бить даму… по лицу… руками… Корчишь из себя аристократа. Фамилию придумал звучную. Дешевые мочалки, наверное, от одной фамилии укладываются внавал. А по манерам за версту видно, что никакой ты не Зонненбранд, а Говночистов или Бздюлев…

Задела! Я задела его за живое, потому что впервые за все время Зомби напрочь теряет самообладание. Не то слово: он просто сатанеет!

— Коблуха! — орет он. — Пахудра пархатая! Откуда ты… Да я тебя…

Он лупит меня наотмашь, от души, обеими руками. Я едва успеваю зажмуриться и хоть как-то прикрыться выставленным плечом, и под сомкнутыми веками вспыхивают белые искры. Рот наполняется соленой влагой. От удара в живот обрывается дыхание, и я, скорчившись, сползаю по стене.

— Я заткну твой поганый рот!..

Он пинает меня, будто собачонку. Это не так больно, как обидно. Но и больно, впрочем, тоже… В голове сами собой возникают нелепые, неуместные мысли. “Только бы не потерять сознание. На бедре будет страшенный синяк. И зубы придется вставлять. Давно собиралась, а все повода не было. А ведь он меня забьет насмерть”.

— Зомби… — всхлипываю я. — Миленький…

Опешив от неожиданной смены декораций, он прекращает свое занятие.

— Теперь будешь послушной девочкой, — говорит он, тяжко дыша, и под локти поднимает меня с пола. — Как негритянская рабыня. Читала “Хижину дяди Тома”?

— О-ох… — вырывается у меня.

Жалкое это зрелище — поколоченная женщина.

На мне нет ни единого здорового местечка. Я вся — сплошная ноющая язва. Пытаюсь вздохнуть полной грудью — и не могу. Будто длинная раскаленная игла втыкается в легкие. Поломал он меня, мерзавец.

С трудом разлепляю налитые кровью веки.

Он легонько, левой ладошкой треплет меня по щеке, одновременно стараясь удержать в вертикальном положении, запустив другую руку — ту, что с “уонгом”, — мне под мышку.

То есть обе руки у него заняты, витой проводок болтается наотлет, и ничего не происходит.