- Государь, - заговорила Мария-Антуанетта, - королева Французская не лжет!
- Что это значит? - спросил удивленный король.
- Я хочу сказать, - столь же хладнокровно продолжала королева, - что я вернулась только сегодня в шесть утра.
- Сударыня!
- Без его высочества графа д'Артуа, предоставившего мне убежище и из жалости приютившего меня в одном из своих домов, я осталась бы за дверью, как нищенка.
- Ах, так вы не вернулись! - с мрачным видом сказал король. - Значит, я был прав?
- Для того, чтобы убедиться, рано или поздно я вернулась, у вас нет необходимости ни запирать двери, ни отдавать приказы; достаточно прийти ко мне и спросить:
«В котором часу вы вернулись?»
- О-о! - произнес король.
- Я могла бы и дальше наслаждаться своей победой. Но я полагаю, что ваш образ действий постыден для короля, непристоен для дворянина, и я не хочу лишить себя удовольствия сказать вам об этом.
Король отряхнул жабо с видом человека, который обдумывает ответ.
- О, вы проявили великое искусство! - качая головой, произнесла королева. - Вам не придется извиняться за свое обращение со мной.
- Вы знаете, что я человек искренний, - изменившимся голосом заговорил король, - и что я всегда признаю свои ошибки. Соблаговолите же доказать мне, сударыня, что вы были правы, когда уехали из Версаля на санях со своими дворянами? С сумасшедшей оравой, которая компрометирует вас в тяжких обстоятельствах, в которых мы живем! Разве так должна поступать супруга, королева, мать?
- Могу ответить вам в двух словах. Я уехала из Версаля на санях, чтобы поскорее доехать до Парижа; я вышла из дому с мадмуазель де Таверне, чья репутация, слава Богу, одна из самых чистых репутаций при дворе, и поехала в Париж, чтобы лично удостовериться, что король Французский, отец огромной семьи, предоставляет умирать с голоду, прозябать в забвении, беззащитному перед всеми искушениями порока и нищеты, одному из членов своей семьи, такому же королю, то есть потомку одного из королей, царствовавших во Франции.
- Я? - с удивлением спросил король.
- Я поднялась, - продолжала королева, - на какой-то чердак и увидела без огня, без света, без денег внучку великого государя и дала сто луидоров этой жертве забывчивости, жертве королевской небрежности.
- Примите в рассуждение, - сказал король, - что я не подозревал вас ни в чем хоть сколько-нибудь несправедливом или бесчестном; мне только не понравился образ действий, рискованное поведение королевы; вы, как всегда, делали добро, но, делая добро другим, вы избрали способ, который делает зло вам самой. Вот в чем я вас упрекаю! А теперь я должен исправить чью-то забывчивость, я должен позаботиться о судьбе некоей королевской семьи.
Я готов. Сообщите мне, кто эти несчастные, и мои благодеяния не заставят себя ждать.
- Полагаю, что имя Валуа достаточно прославлено, государь, чтобы сохраниться в вашей памяти.
- А-а, теперь я знаю, о ком вы заботитесь! - с громким смехом вскричал Людовик XVI. - Это маленькая Валуа? Графиня де... Постойте...
- Де ла Мотт.
- Совершенно верно, де ла Мотт. Ее муж - жандарм? - Да, государь.
- А жена - интриганка? О, не сердитесь: она переворачивает небо и землю, она изводит министров, она не дает житья моим теткам, она и мне докучает своими ходатайствами, прошениями, генеалогическими изысканиями!
- Но она Валуа или нет?
- Я уверен, что да!
- В таком случае - пенсион! Приличный пенсион ей, полк - ее мужу, словом, положение, приличествующее потомкам королей. |