Поэтому путь, которым вел меня Лео,
представлялся моему нетерпению прямо-таки несносно растянутым,
ибо я должен был более двух часов сряду следовать за своим
проводником по самому диковинному и, как мне казалось, капризно
выбранному маршруту. Дважды Лео заставлял меня подолгу
дожидаться его у дверей церкви, куда он заходил молиться; в
продолжение времени, показавшегося мне бесконечным, он
сосредоточенно рассматривал старую ратушу и повествовал мне о
том, как она была основана одним достославным членом Братства в
XV столетии; и хотя каждый шаг его, казалось, был окрылен
сосредоточенностью, усердием в служении, целеустремленным
порывом, у меня в глазах темнело от тех кружений, окольных
блужданий и нескончаемых зигзагов. какими продвигался он к
своей цели. Мы потратили все утро, чтобы одолеть расстояние,
которое без труда можно было пройти за какие-нибудь четверть
часа.
Наконец он привел меня на заспанную улочку предместья, к
очень большому, притихшему строению, походившему то ли на
внушительное присутственное здание, то ли на музей. Внутри мы
поначалу не встретили ни души, коридоры и лестничные проемы
зияли пустотой и гулко звучали в ответ нашим шагам. Лео начал
поиски в переходах, на лестницах, в передних. Однажды он
осторожно приоткрыл высокую дверь, за ней открылась мастерская
живописца, вся уставленная свернутыми холстами, перед
мольбертом стоял в блузе художник Клингзор -- о, сколько лет я
не видел его любимых черт! Но я не посмел его приветствовать,
для этого еще не пришло время, ведь меня ожидали, я был
приглашен. Клингзор уделил нам не слишком много внимания; он
бегло кивнул Лео, меня то ли не увидел, то ли не узнал и тут же
приветливо, но решительно указал нам на дверь, не оказав ни
слова, не терпя ни малейшего перерыва в своей работе.
В конце пути на самом верху необъятного здания, мы
отыскали мансарду, где пахло бумагой и картоном и где вдоль
стен на нас смотрели, выстроившись на много сотен метров,
дверцы шкафов, переплеты книг, связки актов; неимоверный архив,
колоссальная канцелярия. Никто не заметил нас, все вокруг было
поглощено беззвучной деятельностью: казалось, отсюда направляют
или по крайней мере наблюдают и регистрируют бытие всего мира
вкупе со звездным небом. Долго простояли мы в ожидании, вокруг
нас беззвучно мелькали архивные и библиотечные служители с
каталожными карточками и номерками в руках, возникали
приставляемые к верхним полкам лестницы и фигуры на этих
лестницах, плавно и мягко двигались тележки и подъемные
устройства. Наконец Лео начал петь. С волнением слушал я звуки,
некогда родные для меня: это была мелодия одного из хоралов
нашего Братства. |