Изменить размер шрифта - +
Кроме того, в его
неограниченное распоряжение  предоставляется  для  работы  весь
архив Братства.
      Глашатай    отступил   назад,   старейшины   разошлись   и
мало-помалу исчезли, частью  в  глубинах  помещения,  частью  в
дверях  и  ходах,  по  всей  колоссальной зале сделалось совсем
тихо.  Робко  оглядевшись,  я  приметил  на  одном  из   столов
канцелярии  листы  бумаги,  которые показались мне знакомыми, и
когда я к ним притронулся, я опознал  в  них  мою  работу,  мое
трепетно  лелеемое  дитя, мою неоконченную рукопись. На голубой
папке стояло:  "История  паломничества  в  страну  Востока?  Вы
жалуетесь   на   помеху  Г.  Г.".  Я  бросился  к  рукописи,  я
проглядывал  ее   экономные,   убористо   исписанные   бисерным
почерком,  испещренные  исправлениями  страницы,  меня  снедало
нетерпение,  переполняло  усердие,   горло   перехватывало   от
чувства, что теперь, когда я располагаю высочайшим дозволением,
более того -- содействием, мне наконец-то дано будет справиться
с  делом  всей моей жизни. Стоило только вспомнить, что никакой
обет не сковывает более моего языка, стоило  вспомнить,  что  в
мое  распоряжение  предоставлена вся неисчерпаемая сокровищница
архива, и мое дело представлялось  мне  более  важным  и  более
почетным, чем когда-либо ранее.
      Нем  дальше, однако, перечитывал я страницы моей рукописи,
тем меньше нравился мне  этот  труд,  даже  в  часы  чернейшего
отчаяния  он не представлялся мне таким ненужным и нелепым. Все
было так бессвязно, так бессмысленно, самые очевидные смысловые
связи спутаны, самое необходимое позабыто, передний план  отдан
каким-то случайным, маловажным подробностям! Нет, все надо было
начинать  сначала.  Проглядывая  манускрипт,  я  принужден  был
вычеркивать фразу за фразой, и по мере вычеркивания  написанное
крошилось,    отчетливые   заостренные   формы   букв   играючи
распадались на составные части, на штрихи и точки, на кружочки,
цветочки, звездочки, целые страницы покрывались,  словно  обои,
красивым и бессмысленным сплетением орнаментов. Вскоре весь мой
текст  без остатка исчез, но зато тем больше стало неисписанной
бумаги для предстоящей работы. Я взял себя в руки. Я  уразумел:
конечно,  до  сих пор полное и ясное изложение событий было для
меня  невозможно,  поскольку   все   вращалось   вокруг   тайн,
обнародование которых возбранялось мне обетом. Ну да, я пытался
найти  выход  в  том,  чтобы отвлечься от внеличного взгляда на
историю и без оглядок на высшие смысловые связи, мотивы и  цели
попросту  ограничить  себя  тем,  что было пережито мною лично.
Теперь ясно, к чему это вело. В противность этому  отныне  долг
молчания не связывал меня, я был уполномочен свыше, и в придачу
необозримый архив открывал мне свои недра.
      Сомнений   не   оставалось:   даже   если  бы  моя  доселе
проделанная работа не растеклась в  орнаменты,  мне  все  равно
пришлось  бы  сызнова  начинать,  сызнова обосновывать, сызнова
строить целое.
Быстрый переход