. Будто цунами обрушилась на парадный вход, они были готовы все смести на своем пути. Пронеслись прямо по телу старика, который часом позже отошел в лучший мир, так и не дождавшись чуда. Они размахивали хоругвями, колами и лопатами, на чем свет стоит сквернословили…
— В случае чего, я припас вот это, — решительно сказал Райнхард, показывая на хищное дуло револьвера.
Слава богу, их задержал Хоаким.
Встав на пути толпы, он поднял руки и выкрикнул:
— Разве можно так вести себя в храме!
Я боялся за Марию. Она сидела на краешке кровати у себя в комнате и зябко кутала плечи в одеяло.
Пристальный взгляд был устремлен в никуда. Сначала она даже не заметила моего появления. Она не плакала; думаю, на это у нее просто не оставалось сил.
— Это ты? Что за шум там, во дворе?
— Люди пришли славить своего бога.
Она не удивилась:
— Бога? Ах, да — Исаила. Этого следовало…
Имя Исаил я слышал впервые, но расспрашивать не хотел. Попытался ее обнять, но она оттолкнула мои руки. На лице у нее читалась не просто неприязнь, а какая-то гнусливость, будто ее коснулись покрытые слизью щупальца.
Потом она спросила, взглядом умоляя об искренности:
— Влад, это я во всем виновата?
— Вот еще! Хоаким их настропалил. Ты же знаешь его заскоки…
— Но те цифры сообщила прототипу я!
Знаю, Мария, знаю… Только время для подобного разговора было совершенно неподходящее. Надо было ее успокоить. Я снова потянулся, чтобы ее обнять, но она снова оттолкнула мои руки.
— Не лги, Влад! Сюда на минутку заходил Райнхард, он мне все сказал. О самолете, садившемся в Неаполе. Сто сорок шесть человек… Боже мой!..
— Больше таких возможностей у него не будет.
— Не выдай я ему коды, не пошли письмо, не расскажи об учителе физики… все сложилось бы совершенно иначе, так ведь? Рано или поздно вы пришли бы к взаимопониманию. Ему можно было смастерить тележку, манипуляторы вместо рук. Теперь, когда между вами мертвые, уже поздно. И во всем виновата я…
— Ждем разрешения ООН, — сообщил я. — Как только оно поступит, он будет выключен.
Такой бурной реакции я не ожидал. Она барабанила по моей груди слабыми кулачками и кричала:
— Нет! Не позволю! Убийцы! Он должен жить! У него тоже есть право на счастье!
Совершенно выбитая из колеи, она как в трансе еще долго повторяла эти слова. Я старался ее успокоить, привести в себя… Нет, это уже была не Мария…
Нормальная Мария была другой…
Тем временем из ООН пришла телеграмма: нам разрешали отключить питание прототипа. Не следует думать, будто такое устройство можно вырубить, словно утюг. У него и инстинкт самосохранения есть, к тому же мозг помещен в криогенную среду, а при таких температурах, близких к абсолютному нулю, появляется сверхпроводимость, то есть он может функционировать и без внешних источников энергии. Прототип прекрасно отдавал себе в этом отчет; как только мы ему сообщили о решении, он занял оборону:
— Глупцы! Даже если вы отключите источники питания, энергия будет циркулировать в моем черепе еще семьсот лет. Семьсот лет существования мне обеспечены! Будьте уверены, за это время я найду благодетеля, который включил бы меня снова.
Впервые я видел на лице Райнхарда такое счастливое и самодовольное выражение; бросив на свое детище иронический взгляд, — он сказал:
— Обеспечены, да, но только в том случае, если ты перестанешь мыслить. Любое мозговое усилие повышает энтропию, следовательно, отнимает часть циркулирующей в черепе энергии. Естественно, дружок: за любое знание приходится платить энергией. |