– Это не мой храм.

В ее глазах зажглись искорки веселья:

– Ну, знаешь, как раз в твоем случае… – и не закончила.

Он проигнорировал ее сарказм.

– Твоя мать искала артефакты, оставшиеся после Войн Богов, по поручению Оума? Как и Гуалара? И другие ведьмы?

Она кивнула.

Он понял, что Аонэль заместила ее в череде женщин, служащих умирающему божку и отдающих ему бóльшую часть своих жизненных сил.

– Это тоже трейвикс? Ты приняла обязанности после матери, потому что так приказывала честь рода?

Взгляд ее стал насмешливым:

– Нет. Мне не было нужды ничего делать или доказывать. Я сама хотела. А если ты до сих пор не понял, что если ты господин собственного тела, то можешь сделать с ним что пожелаешь, а также посвятить его тому, что ты посчитаешь важным, – значит, ты никогда этого не поймешь.

Он ответил гримасой, которая изгнала насмешку из ее глаз.

– Говоришь, господином собственной жизни? Делать что пожелаешь? А я полагал тебя мудрой девушкой.

Она опустила взгляд.

– Ну так как было с твоей матерью? – нажал он. – Она знала, что со мной случится?

Вопрос отразился от тишины – и исчез в кустах.

– Не знаю, – ответила Аонэль, помолчав, почти шепотом. – Не могу поклясться, что она не знала. Она исследовала древние артефакты, у нее хватало знания, которое могло бы удивить даже величайших ученых. Она не могла быть уверена, но, возможно, надеялась, что некая часть Реагвира перейдет через Меч и наведет порядок со жрецами. Покарает тех, кто ее истязал. Отомстит. Может, думала она именно так. Не знаю.

Альтсин взглянул на свои руки, невольно сжавшиеся в кулаки. Это был не тот ответ, которого он ожидал, не после стольких лет странствий, бегства, сражений с тем, что он носил в голове. Желал бы ясного: «Да – знала, и теперь можешь нассать на ее могилу» или «Нет – понятия не имела, и ты не можешь ее обвинять, тебе просто не повезло, а потому ступай и отвесь пинка под зад Владычице Судьбы».

– Ничего больше я от тебя не узнаю, верно? – прохрипел он.

– Я поклялась говорить правду, а не лечить разодранную душу вора, которого я встретила в подземельях храма и попросила, чтобы он убил мою мать. А значит, я говорю правду. Цени это.

Он взглянул ей в глаза. У жестокости много лиц, она часто скрывается под маской правды и искренности, но Аонэль смотрела на него с истинной печалью. Вор глотнул из бутылки, опорожнив ее в несколько глотков.

– Какого вопроса ты ждала? – спросил он коротко.

Она, удивленная сменой темы разговора, вздернула брови.

– Не делай такого лица. – Он откашлялся и сплюнул на землю: святое место или нет – в этот момент значения не имело. – Мы можем сидеть здесь и жалеть себя до самой сраной смерти – или можем попытаться жить дальше. Ну? Какой вопрос я должен был, по-твоему, задать?

Она вдруг улыбнулась удивительно молодо, по-девичьи:

– Он сказал, что так с тобой и будет. Что ты – камень, катящийся с горы. Что ты не оглядываешься на то, что миновало, и не теряешь времени на расчесывание ран. Твой вопрос казался мне очевидным: как избавиться от него в голове?

– И при этом не сбрендить и не помереть, – добавил Альтсин. – Знаю, что для Оума это, возможно, мелочи, но для меня – весьма существенные нюансы.