Она сделалась серьезной:

– Как и для него. И потому ответ на этот вопрос может тебе не понравиться. Но… не прерывай! – Она подняла ладонь в жесте, призывающем к спокойствию. – Это возможно. Тяжело и опасно, но возможно. Говорю же – не прерывай! Но, прежде чем я решу, отвечать ли тебе, я должна тебе кое-что показать.

– Очередные легенды и истории?

– Верно, – она вытянула из-под рубахи висящий на плече предмет, который выглядел как ушко фарфоровой чашки. – Но это важный рассказ. Он может тебе объяснить, отчего мы до сих пор убиваем жрецов любого бога из тех, кто был вовлечен в великую войну.

Она бросила ему подвеску. Уже в миг, когда вор к ней притронулся, он понял, что этот бесформенный овал с неровными стенками – фрагмент кости. Выглаживаемой и полируемой столь долго, что она начала напоминать изделие гончара, покрытое затем лаком, придающим ей отблеск настоящего драгоценного камня.

Предмет был пару дюймов диаметром. Многовато для кольца, маловато для браслета. Альтсин глянул на Аонэль, приподнимая брови.

– Здесь, – она обвела пальцем свою глазницу. – Не нужно слишком многого, чтобы получить такой симпатичный круг.

Обработанная кость черепа. Вор сжал ее в руке – кость была тверже, чем он предполагал, – и вслушался в собственное тело, в то место между лопатками, которое всегда давало знать об используемой Силе. Ничего. Это точно не был амулет, насыщенный магией.

– Что она такое?

– Напоминание. Об одном из тех, кто прибыл на остров во времена Имили. Погиб в лесной схватке, получив стрелу в живот. Его тело бросили на костер с несколькими прочими и сожгли. Только это от него и осталось. Фрагмент недосожженного черепа.

Альтсин крутил овал в пальцах. Не почувствовал ничего особенного: ни отвращения, ни потрясения, ни ярости на мертвого уже тысячелетия бандита. Бездна стольких веков очистила этот фрагмент черепа от эмоций, какие тот должен был пробуждать.

– Зачем ты его носишь?

– Чтобы помнить, что могут делать с людьми боги.

– Ваш тоже?

Она покачала головой, а на ее сморщенном лице появилась мрачная улыбка:

– Именно он повелел нам носить эти напоминания, собранные с полей тысяч битв. Оум никогда не приказывал нам татуировать свои знаки на коже, а к камелуури обращался по необходимости и лишь когда на остров нападали. Для него способ, каким здешние Бессмертные соединяются со своими верными, непонятен: клеймение, словно скота, навязывание силой собственной воли, Объятия… Эйхеи – это не экипаж, но семья, собственные дети, внуки и правнуки. Он не сумел это понять, как не сумел понять, отчего люди не бунтуют против того, что их так воспринимают.

Вор дотянулся до украденных у Реагвира воспоминаний:

– Некоторые бунтовали.

– Да, но какую цену заплатив? Когда погибли девять из десяти обитателей мира, а у прочих не сохранилось ничего – даже воспоминаний о нормальной жизни. Это был не бунт – всего лишь отчаянный прыжок в пропасть животного, у которого не осталось пути к бегству. Ты даже не можешь представить хрупкость того, что осталось от тогдашних народов под конец той войны. Когда мы соединились с обитателями лагеря Имили, труднее всего было убедить их в простейших вещах. Что им нет нужды каждый раз просить позволения, чтобы поесть, поспать или сменить одежду, или что они могут уйти, когда захотят. А еще сложнее было уговорить их, чтобы они отважились полюбить собственных детей. Что никто тех у них не отберет.

Альтсин вздохнул:

– Меня начинают утомлять слезливые истории.