– Самий глянул на нее щелью подпухшего глаза и неожиданно широко улыбнулся: – Зато кто-нибудь рассудительный сказал бы, что если бы не купили тех людей, то грабящие империю конные варвары вырезали бы их до последнего. Всякая вещь обладает больше чем одной стороной.
– Сказала змея, съедая мышь с хвоста, – фыркнула Деана. – А кое-кто еще добавил бы, что, если бы Коноверин и княжества не нуждались бы в рабах для трудов, кочевники не напали бы на Меекхан и не брали бы людей в неволю. Как знать, может, они предпочли бы с Империей торговать.
– Возможно… Не знаю, – на этот раз пожал плечами Самий. В его улыбке появилась печаль. – Но теперь Храм согласился, чтобы Обрар доказал чистоту своей крови. Это случилось вчера, на глазах у всех, кто поместился на площадь у Ока. Князь Камбехии шагнул внутрь, поклонился на четыре стороны света и вышел. А потом громко произнес вызов Лавенересу. Завтра… завтра они проведут схватку в Оке, на жизнь и смерть. А город станет на это смотреть и падет на колени перед победителем.
Ее удивило, что слова Самия так мало ее задели. Запах тяжелых духов, наполняющий ее память, приводил к тому, что это были уже чужие дела чужих людей.
– Я полагала, что Коноверин любит своего князя, – проворчала она как можно более равнодушным тоном. – Помню, как его приветствовали.
– Любит. И никто не рад целовать камбехийские сандалии. Солдаты Обрара уже ведут себя словно в покоренной стране. Но это город Ока, город Агара. И если Владыка Огня посчитал Пламенного своим ребенком… никто не воспротивится его воле. Не когда остальное княжество пылает, а шеи в ошейниках распрямляются даже внутри стен. Если бы Агар одним знаком указал, что происходит несправедливость, Обрар и его армия не вышли бы отсюда живыми. Кроме того, – махаут сплюнул в песок, уже без крови, – кто встанет во главе защиты? Храм явно поддерживает «избавителя», Тростники и Буйволы тоже, лояльность Соловьев хрупка. Дворец опустел, большинство придворных исчезли, спрятались по своим резиденциям, готовя одежды для триумфа нового господина. Сухи… – Парень повернулся к ней и показал раскрытую ладонь: – Сухи говорит, что при падающем властителе остается не больше людей, чем пальцев на одной руке.
Он пнул волну с такой злостью, что забрызгался по макушку. Развернулся и принялся взбираться на прибрежную дюну.
Деана подумала, как много изменилось с того момента, как она покинула город. Завтра слепец и молодой князь войдут в круг, выжженный на каменном полу, чтобы провести поединок. В ее родном к’иссари слова «поединок» и «справедливость» имели общий корень, аахи, ибо поединок – честная схватка двух равных противников. А тут произойдет убийство – во имя древних обычаев и спокойствия новой династии. Нет иной дороги, кровь, пролитая в Оке, помажет нового властелина Белого Коноверина, словно он – простой вожак пустынной банды, что бьется на ножах за первенство.
Вот только эта мысль не трогала ее сердца. Дела Юга останутся делами Юга. Ее ждет дорога домой и судьба, что она сама себе откует под справедливым взглядом Матери.
Они взобрались на дюну, и ладонь Деаны невольно легла на рукоять сабель. В тридцати шагах от них группка мужчин и женщин встала небольшим лагерем. Воительница узнала нескольких из тех, что гнались за Самием.
– Если ты привел меня сюда, чтобы я их поубивала, то я сразу скажу, что не настолько хорошо разбираюсь в искусстве, чтобы оценить, чего они стоят.
Мальчишка улыбнулся и уселся на песке. Она плюхнулась рядом, демонстративно передвинув ножны тальхеров на живот. Те несколько явно враждебных взглядов, которыми их окинули, прожгли песок.
– Смотри. – Мальчишка скрестил ноги и оперся подбородком на сплетенные ладони. |