Оум!!! Что ты со мной сделал?!

«Спокойно. Это пройдет. Будешь помнить все, но будешь помнить и то, откуда у тебя такие воспоминания».

– Но зачем?! – выкрикнул Альтсин вопрос, не задумываясь, что его кто-то услышит.

Денготааг все еще вибрировал за его спиной, противостоя всей силе разъяренной богини. Звук был такой, словно тысяча кузнецов одновременно ударяли в тысячу подков. Канайонесс все еще лежала под стеной. Похоже, у него получился славный пинок.

«Когда я прибыл на остров, когда я на нем разбился, я узнал историю Имвили и его борьбы. И посчитал тех, кто приплыл уничтожать женщин и детей, чудовищами, бессердечными бестиями, достойными лишь презрения и ненависти. А потом нашли костры, на которых Имвили приказывал жечь тела пришельцев, и я, ведомый любопытством, потянулся к тем останкам, чтобы познать своих будущих врагов. Потому что в то время я ожидал нападения на остров – по крайней мере до того момента, когда прибыла она и передала мне приговор. И знаешь, что я нашел? Людей. Потерянных, искалеченных, несчастных настолько, что не найдешь слов, чтоб это описать. У них не было ничего – только война, они не знали ничего, лишь войну, и они верили, что больше ничего нет…»

Оум в голове вора замолчал. Денготааг за его спиной уже просто дрожал, издавая низкий, гудящий звук. Где-то наверху, в городе – Альтсин был в этом уверен так же, как был уверен в закатах и восходах солнца, – верные Меча замерли, удивленные, смущенные и охваченные внезапными сомнениями. Дурвоны на предплечьях перестали наполнять их сердца безрассудством и решительностью. Кто-то заколебался, увидав по ту сторону баррикад лицо соседа, с которым он еще пару дней назад пил вино, кто-то, вместо того чтобы швырнуть факел в выбитое окно, упустил его на брусчатку.

Внимание их господина сосредоточилось на чем-то ином.

«Я приказал своим ведьмам сберечь останки и носить их при себе. Чтобы те напоминали – им и мне, особенно мне, – что отношения между опекуном и подопечным – суть иные, чем те, что соединяют хозяина и раба.

Кулак Битвы тоже должен это увидеть. Когда ты лежал у меня без сознания, я вгляделся в его душу. Не знал еще, кто он такой, но не нашел того, что мы, за неимением лучшего имени, зовем злом. Подлости, мстительности, глупости, вознесения собственного эго над благом остальных. В нем есть воспоминание о кровавом безумии, но оно есть и у меня. Во время той войны я делал вещи, за которые мне придется заплатить, если когда-либо я выброшу побеги под Первым Древом…»

– В этом нет смысла!

«Как скажешь… Возможно, ты и прав. Но он должен знать, что Бессмертные сделали с людьми. Не просто видеть в воспоминаниях опустошенные земли и сожженные города, горы трупов и ряды могил. Он должен знать, отчего его дети отвернулись от него. Как и от Галлега, Дресс, Лааль и других. Пусть знает, какая это утрата – всего раз в жизни почувствовать прикосновение, мягкое, словно зимний мех лисы. А потом только смотреть, как все гниет и горит».

– Зачем…

«Потому что пришло время выбора. Конец мира, который нам известен. Потому что далеко на севере начала просыпаться Она. Первая и Последняя, и время вскоре свернется, словно змея, и проглотит собственный хвост. А может – и нет».

«Ерунда!» – подумал Альтсин, охваченный внезапной яростью. Он тут сейчас умрет, а этот древний божок кормит его своими выдумками.

«Нет. Не сейчас, парень. Я уже лет сто не был настолько при памяти и не понимал так хорошо, что говорю. И поверь, мои дети платят за это большую цену. А ты – глупец над глупцами. Прикованный к рождающемуся божеству, знающий, как оно возникло, носящий в себе фрагмент его души – все еще не в силах сложить все вместе.