А нынче случилась битва, и было дитя, из которого наверняка в будущем выросла бы великая чародейка, и испытано страдание – и не только ее, потому что в тот день умерли тысячи, и духи, так любящие кровь, стали сходить с ума. А она начала Открываться. Для тех, кто умер, а это сильнее чего бы то ни было – та жажда снова отыскать тело, дышать, чувствовать на лице дождь и чувствовать вино, бьющее в голову. А потом…»

Потом?

«Пробуждение было прервано. Кто-то занялся той девочкой, прежде чем духи вошли в ее тело, хотя отделяло ее от такого всего несколько минут. Если бы этого не сделали… Этот меч за твоей спиной пожрал несколько сотен, может, больше тысячи душ – и уже претендует на то, чтобы стать божеством. На том поле битвы было пятьдесят, а может, и сто тысяч духов. Даже если бы каждый десятый из них вошел в того ребенка, в радиусе тридцати миль не осталось бы никого живого. Ты когда-нибудь видел обезумевшую толпу? Ту, что не проконтролировать, ту, что жаждет лишь крови и уничтожения? Духи залили бы ее сознание, помня лишь о страдании и боли, а она…»

Смешалась бы с тысячами других.

«Да. Растворилась бы. Возникло бы существо, лишенное собственного сознания, зато обладающее невообразимой мощью. Какая была у авендери ваших сильнейших Бессмертных. Тело ребенка распалось бы за несколько часов, но то существо…»

Жаба, пришла ему в голову мысль. Жаба, пожирающая прочих жаб, пока в садке не останется больше никого.

«Если бы неким чудом такого не случилось, через много месяцев, а может, и лет из хаоса души девушки возникла бы новая личность. Возможно, она бы даже помнила себя, помнила бы ребенка Фургонщиков, но стала бы кем-то другим. Именно это и прокатилось по миру, Пробуждение, которое прервали в самом зародыше. Когда бы его не прервали, мы все время слышали бы вопли и крики нового возникшего бога, и все: от дикой Силы до земли под нашими ногами – тряслось бы и дрожало».

Оум прервался, словно измученный этим монологом.

– И? – подогнал его Альтсин. – Родился бы этот… ана’бог, как вроде бы уже случалось и не единожды? Он убил бы всех или оказался бы убит и пожран – что наверняка тоже часто случалось? – Вор дернул цепи. – Что тут общего со мной?!

Божок сеехийцев шевельнулся в его сознании, и Альтсин вдруг почувствовал ошеломительные потерянность и неуверенность, наполнявшие эту вековечную сущность.

Интерлюдия

Все в комнате задержали дыхание, когда иссарская женщина вошла в круг, обозначенный обгоревшими кирпичами, – и вдруг остановилась, словно окружавший ее воздух загустел, как смола. Кто-то играл со временем, растянул долю мгновения на четверть часа. Вероятно, чтобы насладиться мигом. Один взгляд на блуждающую по губам хозяина улыбку объяснил все.

Порой он ведет себя словно ребенок.

Два-три удара сердца, наполненные чистейшим удивлением, царила тишина, а потом мужчина в красной броне сделал шаг вперед и взмахнул руками.

Есть моменты, когда хорошо не знать чужого языка.

Женщина, сопровождавшая воина, очнулась от шока и раскрыла рот.

– Предательство, – сказала она тихо и грозно, а в голосе ее звучало обещание бури насилия и наполняющей комнату крови. – Предательство и мошенничество. Она должна сгореть, ты, мелкая гнида. Она должна превратиться в пепел, чтобы наш кандидат сел на трон. Только те, в ком течет Кровь Агара, могут беспрепятственно войти в Око.