- Здесь нет змей?
- Только - двуногие. Спи!
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Рохана разбудил истошный женский крик:
- …старый вонючий облезлый похотливый бабуин с гнилым бананом вместо пениса и разбитым горшком дерьма вместо головы! Где деньги, которые ты обещал? Где они, ты, липкий червяк из навозной кучи?
Мужской голос, так же, с повизгиванием, забубнил что-то. Но значительно тише. Рохан, с которого мигом слетел сон, прислушался, но сумел уловить только отрывки, что-то вроде «бездонной слонихи» и все той же «кучи навоза». Пронзительный женский голос перекрыл это бормотание с легкостью:
- Паршивый мешок фекалий! Чтоб я еще позволила дотронуться до своего прекрасного зада такой грязной болотной крысе! Пусть твой язык распухнет и почернеет! Пусть твои руки высохнут и станут как сухие ветки, покрытые колючками, пусть шелудивая сука откусит тебе член, когда ты захочешь с ней совокупиться, пусть…
Тут послышался звонкий шлепок, затем пронзительный, уже совершенно нечленораздельный визг и шум, который мог бы издавать запертый в доме дикий буйвол.
- Как хорошо! - одобрительно сказал Тарарафе, сидевший на корточках неподалеку от Рохана. - Хорошо проснуться от голоса женщины, полной жизни! От голоса сильной женщины, сильного голоса женщины, охваченной страстью и гневом! Особенно хорошо, если женщина - не твоя! Доброе утро, брат! Рангно! Он проснулся! Рангно не велел тебя будить! - пояснил он Рохану.
В хижине стало темней. Единственным большим отверстием, через которое проникал свет, был вход. Джибс заслонил его.
- Как себя чувствуешь, сынок? - спросил он.
- Нормально!
Рохан рывком поднялся и невольно охнул: его голове не нравились резкие движения.
- Есть хочу, как зверь! - сказал молодой человек, и это была истинная правда.
- Сначала - пей это! - Тарарафе вложил ему в руки стеклянную банку, в которой плескалось около пинты мутной темно-коричневой субстанции.
Рохан осторожно понюхал. В богатом букете запахов аромат мышиных экскрементов преобладал.
- Пить? Это? - Рохан посмотрел на Тарарафе как на ненормального.
- Надо! - кивнул головой африканец. - Хорошее лекарство! Самое лучшее!
- Меня вытошнит! - убежденно произнес Рохан, держа банку на отлете, так, чтобы вонь не шибала прямо в нос.
- Живот- пустой! - Тарарафе для убедительности похлопал себя по мускулистому брюшному прессу. - Пей, не бойся!
- Пей! - присоединился к нему Джибс. - Когда три года назад бородавочник располосовал мне ногу, Тара залечил ее за неделю! Он - настоящий шаман! Без шуток!
- Мой отец - шаман! - возразил африканец. - Духи повинуются ему, как гиены - старой самке-вожаку! Мой отец - шаман! Я - ничто! Пей, брат! - неожиданно оборвал он уничижительную тираду. - Пей - и выздоровеешь!
Рохан, стараясь не дышать, слегка пригубил. На вкус суспензия была намного отвратительнее своего запаха.
- Мужество, - сказал Рохан, - вырабатывают в испытаниях! - И бесстрашно осушил банку.
Его желудок отреагировал мгновенно. Едва первая капля лекарства коснулась его стенки, он сжался до размеров кошачьей мошонки. Но Тарарафе был начеку. Ладонь его накрыла разом рот и нос Рохана, а твердый, как шомпол, палец ткнул американца в левое подреберье. |