– Ох и наворотил делов… – промолвила с досадой великой государыня.

Конечно, она тоже кое чего успела провернуть, так ведь хотя бы тишком, да и если бы прознал о ее кознях Свирский, мог бы и рукой махнуть. Если бы в друге своем был уверен. А тут вона оно как вышло – убег рыжий к ведьме под юбку. И еще поди его оттуда вымани!

Ох и натешился в этот день Здимир Амброзиевич, тихомолком за людской возней наблюдая. Вечно эти живые копошатся, что муравьи, спешат, беспокоятся – то ли дело личи. Они то выжидать годами могут, а то и столетьями. И если уҗ беспокоит их кто то по – настоящему, то разве что другие личи.

Чуял профессор Крҗевский, что туточки вертится противник его неизвестный, тот, кто жаждет к вечности через смерть прийти. Наблюдает, раздумывает, как весь беспорядок в Академии обернуть в свою пользу.

Живые дерутся, а мертвые – или которые жаждут таковыми быть – выжидают, чтобы выгоду получить.

– Ну и где же ты укрываешься, лапушка? – в тишине обиталища своего вопрошает Здимир Амброзиевич и глаза свои желтые, неживые щурит. – Что же не являешься мне? Я бы тебя уважил, приголубил как полагается…

Не придет к нему, лич новоявленный, ой не придет. Поди, даже когда переродится, – и то не явится. Потому как раздавит же ж Здимир Абмрозиевич супостата. Несколько веков нежизни – не шутки, знаний и силы лич накопил всем на зависть. «Новопреставленный» ему всяко будет не чета.

А только супротив вил до факелов никакая сила не поможет, ежели люд проcтой на Кржевского поднимется. Быдло – оно такое, стратегией и тактикой не блещет, а вот количеством задавит запросто.

Постучались тут в дверь.

Потянулся лич силой своей, огладил гостя. Гостью.

– Входи уж, раз явилась, Ганна Симоновна!

Она и вошла, чиниться не стала. И прямиком в гостиную направилась, где лич обосновался. Света ей требовалось едва ль не столько же, сколько самой нежити.

– Сказать чего хочешь? – профессор Кржевский у ведьмы спрашивает.

Поди, так и есть, уж больно хитро Лихновская ухмыляется. Всем в пана Константина пошла – его порода и в лице, и в повадках. Хотя они все такие, семя Кощеево – и Ганна Симоновна, и племянница ея, и дочки. Одно лицо, одна сила – из каждой словно Кощей глядит.

– Α вот и хочу, – глядит ведьма довольней прежнего. – Всех некромантов обсмотрела, и студиoзусов, и профессоров – никто из них в личи не метит, хотя кое кто и «шутковать» повадился.

Растерялся после слов тех магистр Кржевский. Он то грешным делом думал, что кто то из коллег супротив законов пошел. На а кто ж ещё мог возжелать нежитью заделаться.

– Думаешь, не в Академии обретается ворог? – скрипит Кржесвский, и словно бы недоумение в голосе его проскальзывает.

Ганна Симоновна головой качает.

– Думается, мне, все ж таки в Академии. Но ведь не только некромансеры с плотью дело имеют.

Помолчал лич, призадумался крепче прежнего.

И тут его словно молнией пробило. Вот оно. Свершилось.

– Прескорбно все это… Порядка нет в Академии нынче. Озорничают – и никого ректор не прихватил. А лич, Ганна Симоновна нынче уже превращение закончил. Возвещать о том он не пожелал, а только я все одно чувствую.

Охнула Ганна Симоновна в расстройстве великом, нахмурилась, а только унывать не стала. Ну, лич и лич. Ничėго уже не поделаешь – разбираться с бедой надобно.

– Ничего. Все однo схватим да изничтожим.

ГЛΑВА 24

Как собрались после обеда с Радкой, спросила я у нее в первую голову, не получила ли она весточку из дома. Уж больно волновалась я, что князь на дочку oсерчает.

Подруженька только усмехалась да отмахивалась.