— О чем? Что вы скажете по поводу той ночи, когда мы прорывались сквозь селение Фарваза? Джонни, например, точно видел, что вы сбили человека.

— Да, и судя по всему, шансов остаться в живых у него не было, — подтвердил Фоллет. — Во всяком случае, когда нам пришлось возвращаться, он лежал на дороге.

— Он же стрелял в нас, — сердито возразил Уоррен.

— Расскажите это иранской полиции, — с издевкой произнес Тоузьер. — Что касается меня, я по этому поводу вокруг да около ходить не собираюсь. Да, во время этой прогулки я убивал людей. Ахмед был убит моей бомбой, которую мне помогал делать Уоррен; мы разметали минометным огнем целую группу — в общем, между нами говоря, мы ликвидировали человек двенадцать. — Он наклонился вперед. — Обычно меня это не заботит. Правительство, которое меня нанимает, тем самым дает мне своего рода лицензию на убийства. Но этот случай — другой, и меня могут по закону повесить, так же, как и всех вас. — Он ткнул пальцем в сторону Хеллиера. — И вас тоже. Вы так же виновны. Соучастник преднамеренного преступления. Так что подумайте хорошенько, прежде чем обращаться в полицию.

Хеллиер фыркнул:

— Вы что, действительно думаете, что нас будут преследовать по закону за убийство какого-то негодяя? — сказал он, презрительно выпятив губу.

— Нет, вы, я вижу, не понимаете, — сказал Тоузьер. — Том, объясни ему, в чем дело.

Меткалф с ухмылкой начал:

— Дело вот в чем. Здесь очень развито чувство национальной гордости. Возьмите, к примеру, иракцев. Я не думаю, что президент Бакр будет проливать слезы над убитыми курдами, — он сам пытается их смести с лица земли, — но ни одно правительство не потерпит, чтобы группа каких-то иностранцев ворвалась на их землю и устроила там стрельбу. Никакие оправдания тут не помогут. Энди абсолютно прав. Только вы позовете полицейских, тут же начнется крупный дипломатический скандал, и чем он кончится, еще неизвестно. В мгновение ока русские объявят Фоллета агентом ЦРУ, а из вас сделают главаря Интеллиджент-сервис. Тогда вы попляшете.

Фоллет сказал:

— Никаких полицейских. — В голосе его была решимость.

Хеллиер некоторое время молчал, с трудом переваривая то, что ему объяснили. Наконец, он сказал:

— Понятно. Значит, вы полагаете, что наши действия в Курдистане могут быть рассмотрены как провокация?

— Боже мой, конечно! — воскликнул Тоузьер. — А как же еще, черт побери!

— Что ж, признаюсь, вы убедили меня, — не без сожаления сказал Хеллиер. — Хотя я все же думаю, нас можно оправдать. — Он взглянул на Меткалфа. — То есть некоторых из нас. Контрабанда оружия — совсем другое дело.

— Мне плевать, что вы обо мне думаете, — спокойно произнес Меткалф. — За все, что я делаю, я отвечаю сам. И если я захочу остаться вместе с этими ребятами, вы можете ваше паскудное мнение оставить при вашей толстой особе.

Хеллиер вспыхнул:

— Мне что-то не нравится ваше настроение.

— А мне начхать — нравится или не нравится. — Меткалф повернулся к Тоузьеру. — Кто вам подбросил этого типа?

— Довольно! — резко сказал Уоррен. — Замолчите, Хеллиер. Нечего тут разглагольствовать. Если Меткалф решил заняться передачей оружия курдам, это его личное дело.

Меткалф пожал плечами.

— Я, вероятно, попал не на тех курдов, но это не меняет дела. Эти ребята здорово натерпелись от иракцев, кто-то же должен им помочь.

— И сделать на них деньги при этом, — ядовито заметил Хеллиер.