-  Святой человек ксендз [5] Ян, - еще раз повторил он с нажимом. - Глядишь, вскорости епископом станет. Люди и так уже судачат: настоятель тынецкого монастыря - и не епископ. Не поладил с кем в Риме, что ли? А ты знакома с ним, дочка, или как?

    -  Немного, - Марта обеими руками взбила свои пышные волосы, и белесое облачко мучной пыли заклубилось над женщиной.

    Мельник прицокнул языком - не то волов подгонял, не то удивлялся, что его случайная попутчица знакома с таким угодным Господу человеком, как Ян Ивонич, настоятель тынецкого монастыря бенедиктинцев.

    Подъезжая к Жабьей Струге, издалека кивавшей им колодезным журавлем, Марта даже не услышала, а скорей почуяла хриплое ворчание Джоша. Не успев ничего сообразить, она метнулась с телеги на землю и мертвой хваткой вцепилась в густую шерсть пса за мгновение до того, как одноухий чуть было не помчался вперед, к колодцу.

    -  Что с тобой, Джош?! - Марта понимала, что долго ей собаку не удержать, да и вообще Джош-Молчальник был не из тех, кого может удержать женщина.

    За что в свое время и поплатился.

    Пес упрямо тянул ее к колодцу.

    Продолжая одной рукой придерживать собаку, Марта дошла до поворота и увидела Жабью Стругу.

    Неподалеку от бревенчатого сруба, ограждавшего колодец, к раскидистой яблоне прижался спиной молодой цыган, скорее цыганенок, выставив перед собой кривой нож.

    -  Не подходи! - подстреленной рысью шипел парнишка, яростно сверкая глазами, и ярко-алая рубаха его пламенела на ветру. - Клянусь мамой, зарежу! Не подходи!..

    Вокруг толстой ветви яблони был плотно обмотан кожаный повод коня - красавца гнедого, заседланного на удивление старым и поношенным деревянным седлом, на какое не сядет ни один уважающий себя всадник, а тем более природный цыган.

    Конь нервничал, мотал головой и фыркал.

    Цыгана лениво, с неторопливым спокойствием людей, умеющих убивать, окружало пятеро мужиков. Двое держали короткие, с толстым обухом топоры, более удобные для работы, чем легкие пастушьи чупаги; третий доставал из ножен свой нож, в отличие от цыганского широкий и прямой, а четвертый тряпицей наскоро перевязывал пятому рассеченную руку. Видимо, цыганенок уже успел расстараться. По лицам мужиков ясно было видно, что жить мальчишке остается считанные минуты. Просто никому не хотелось лезть первым и зря кровавиться.

    Джош рычал, скалясь страшной пастью, и тянул Марту вперед.

    -  Это цыган, - успокаивающе бросила женщина псу. - Конокрад. Ты же никогда не связывался с конокрадами, Молчальник! Да что ты, в самом деле, ведь посекут топорами - и его, и нас с тобою!

    Пес не слышал.

    -  Не возьму я их, Джош, - чуть не плакала Марта, из последних сил держа пса. - Сам знаешь, надорвалась я с тобой, много не вынесу… и устала с дороги. С княжичем - это ведь так, забава одна была, как тебе у деревенского дурня яблоко с воза снять… да стой ты! Черт с тобой, Джош…

    На последних словах Марта поспешно захлопнула рот, наскоро огляделась по сторонам и, отпустив собаку, пошла к мужикам и конокраду.

    Джош беззвучно ступал следом.

    -  За что парня губите, люди добрые? - спросила Марта, подойдя к раненому.

    -  Коня свел, падлюка! - ответил тот властным голосом, по которому сразу можно было признать сельского войта. - Я-то думал - все, сгинул жеребец, уведут в Силезию или за Дунай, и пиши пропало… не успели увести, племя египетское!

    -  Не подходи! - безнадежно вскрикнул цыганенок.