-  Не подходи! - безнадежно вскрикнул цыганенок. - Ай, не подходи, жизни лишу!

    Марта протянула руку и легко коснулась предплечья раненого, чуть выше наспех замотанного тряпицей пореза. Человек встрепенулся, хотя порез был пустяковый, и даже задень его Марта, боли особой не причинил бы, потом часто-часто заморгал, словно ему в глаз попала соринка, помотал кудлатой головой и недоумевающе уставился на своих спутников.

    -  Эй, мужики! - крикнул он. - Погодьте! А за что мы цыгана этого рубить собрались?!

    Ближайший обладатель топора - коренастый угрюмый бородач - повернулся и выразительно постучал себя обухом по лбу. Правда, лоб у него даже на первый взгляд был такой, что можно было стукнуть и посильнее - если топора не жалко.

    -  Сдурел, Саблик?! Он же коня у тебя свел!

    -  Коня?!

    -  Ну да! Твоего гнедого! Да ты что, ослеп - вот же твой жеребец стоит!

    -  Это не мой жеребец! - с уверенностью заявил раненный Саблик.

    -  Не твой?

    -  Не мой. Сроду у меня гнедых не водилось.

    -  Так ты ж сам заорал, как мы к Струге подъехали: держите, братья, конокрада чертова, вражью силу! Я и приметил - вроде бы знакомый гнедой под цыганом гарцует! Еще обрадовался - спешился кучерявый, коня поить стал, а то ушел бы верхами!..

    -  Не мой конь, - Саблик отвернулся и стал перевязывать пострадавшую руку заново, ловко помогая здоровой руке зубами. - Сроду не водилось у меня гнедых. Не люблю.

    -  Тогда за что мы цыгана рубим?!

    -  Не знаю. Может, он в твое ведро плюнул.

    Бородач сунул топор за пояс и вразвалочку подошел к Саблику. Постоял, глядя на того с явным желанием дать раненому по уху, после звучно высморкался Саблику под ноги и двинулся к колодцу.

    Остальные, пожимая плечами, потянулись за ним.

    Марта проводила их усталым взглядом и направилась к цыганенку.

    -  Не подходи, - цыганенок сунул ей в лицо нож, чуть не порезав губу, и теснее прижался спиной к яблоне. - Убью!

    Марта не ответила.

    -  Не подходи! - еще раз взвизгнул парнишка и заплакал, садясь на землю.

    Джош облизал цыганенку мокрые щеки и лег рядом, покусывая стебельки травы.

    -  Мотал бы ты отсюда, - Марта отерла пот со лба и поняла, что испугалась - дико, смертно испугалась, просто раньше не успела это заметить, а и заметила, так не пустила в сердце.

    Кинулся бы Джош-сумасброд на мужиков, лег бы под топорами за дурость свою неуемную…

    -  Друц, - забормотал цыганенок, уставясь в землю. - Зовут меня Друц!.. я для тебя, госпожа, я за тебя… наш табор в Силезию третьего дня ушел, там ярмарка знатная, а я не успел!.. задержался я тут… хочешь, госпожа, вынь мою душу, топчи ее, дави каблуками - благодарить стану, в ножки поклонюсь! Хочешь?!

    Золотая серьга в его левом ухе качалась, играя солнечными зайчиками.

    -  Дурак ты, Друц-конокрад, - устало отозвалась Марта, вздрогнув при словах Друца о душе. - Прыгай-ка лучше в седло и гони к своим в Силезию. Опомнятся мужики - ни я, ни Господь Бог тебя с их топоров не снимут. Понял? А гнедого твоего Бовуром звать - так и запомни, потому что на другое имя он не откликнется. И не надо на меня глазеть, рот разинув, я тебе не икона Божьей Матери… ну, скачи!

    …Старичок-мельник, так и не выпрягший волов из своей телеги, от края дороги наблюдал за происходящим.