Беленькая наклейка сделалась за пять лет серенькой, кто-то поковырял ее
ногтем, может, клей плохой был, но праздничное настроение и светлость в
сердце -- где все это? Он видел на столе небрежно хранимую рукопись с двумя
рецензиями, на ходу написанными бойкими здешними пьяницами- мыслителями,
подрабатывающими у Сыроквасовой и видевшими милицию, которая отражена была в
его творчестве в этой вот пестренькой папке, чаще всего в медвытрезвителе.
Сошнин знал, как дорого обходится всякой жизни, всякому обществу
человеческая небрежность. Что-что, это усвоил. Накрепко. Навсегда.
-- Ну-с, значит, дороже всего жизнь, -- скривила губы Сыроквасова и
затянулась сигареткой, окуталась дымом, быстро пролистывая рецензии, все
повторяя и повторяя в раздумчивой отстраненности: -- Дороже всего... дороже
всего...
-- Я так думал пять лет назад.
-- Что вы сказали? -- подняла голову Сыроквасова, и Сошнин увидел
дряблые щеки, неряшливо засиненные веки, неряшливо же сохлой краской
подведенные ресницы и брови -- мелкие черные комочки застряли в уже
очерствелых, полувылезших ресницах и бровях. Одета Сыроквасова в удобную
одежду -- этакую современную бабью спецовку: черную водолазку -- не надо
часто стирать, джинсовый сарафан поверху -- не надо гладить.
-- Я думал так пять лет назад, Октябрина Перфильевна.
-- А сейчас так не думаете? -- Язвительность так и сквозила в облике и
словах Сыроквасовой, роющейся в рукописи, словно в капустных отбросах. --
Разочаровались в жизни?
-- Еще не совсем.
-- Вот как! Интересно-интересно! Похвально-похвально! Не совсем,
значит?..
"Да она же забыла рукопись! Она же время выигрывает, чтоб хоть как-то,
на ходу ознакомиться с нею вновь. Любопытно, как она будет выкручиваться?
Очень любопытно!" -- Сошнин ждал, не отвечая на последний полувопрос
редакторши.
-- Я думаю, разговора длинного у нас не получится. Да и ни к чему время
тратить. Рукопись в плане. Я тут кое-что поправлю, приведу ваше сочинение в
Божий вид, отдам художнику. Летом, я полагаю, вы будете держать свое первое
печатное детище в руках. Если, конечно, дадут бумагу, если в типографии
ничего не стрясется, если не сократят план и тэ-дэ и тэ-пэ. Но я вот о чем
хотела бы поговорить с вами, на будущее. Судя по прессе, вы упорно
продолжаете работать, печатаетесь, хотя и не часто, но злободневно, да и
тема-то у вас актуальная -- ми-ли-цейс- кая!
-- Человеческая, Октябрина Перфильевна.
-- Что вы сказали? Ваше право так думать. А если откровен- но -- до
человеческих, тем более общечеловеческих проблем вам еще ой как далеко! Как
говорил Гете: "Уннерайхбар ви дер химмель" -- "Высоко и недоступно, как
небо".
Что-то не встречал Сошнин у великого немецкого поэта подобного
высказывания. |