|
- Чушь! Всем известно, что зытяки напали на представителей власти с оружием в руках. Сами виноваты. А насчет незаконности арестования старейшин - это мы еще посмотрим. Покрываете идолопоклонников? Ничего, Константин Петрович спросит с вас и за это. - Владимир Львович встал и надел сюртук. - Черт с вами. Заеду к вашему Гаггенау. Не ради него, а ради Людмилы Платоновны. Она милашка. Поцелую ручку на прощание. Глаза Бубенцова сверкнули нехорошим блеском - очевидно, инспектор замыслил устроить Антону Антоновичу напоследок какую-нибудь унизительную каверзу. Как бы не так, подумал Матвей Бенционович, с трудом сдерживая торжествующую улыбку. Ручонки у вас, сударь, коротки. Вышли в гостиную. Присные инспектора в нарды уже не играли: Спасенный укладывал саквояж, Черкес стоял подле окна и высматривал что-то во дворе. И вдруг произошло нечто неожиданное. Более того - невероятное и даже невообразимое. В два кошачьих прыжка Мурад подлетел к Матвею Бенционовичу и схватил его за горло своими короткими железными пальцами. - Измэна! - хрипло выкрикнул Черкес. - Володя, не ходи! Там засада! - Что ты несешь? - уставился на него Бубенцов. - С ума спятил? Бердичевский дернул из кармана свисток и дунул что было мочи. В ту же секунду со двора донесся топот множества ног. Ударом жилистого кулака кавказец сбил Матвея Бенционовича с ног, бросился к одному из чемоданов и выхватил оттуда длинноствольный револьвер. - Стой! - крикнул Владимир Львович, но было поздно. Мурад выбил дулом стекло и три раза пальнул наружу. Раздался истошный вопль, а в следующее мгновение из двора ударили ответные выстрелы, да так густо, что со стен и потолка полетели брызги штукатурки, на рояле лопнул графин с хризантемами, а настенные часы вдруг взорвались отчаянным боем. Спасенный плюхнулся на пол и пополз к двери в кабинет. Присел на корточки и Бубенцов. Когда пальба немного поутихла, брезгливо сказал: - Мурад, ты болван. Ну и каша. Сам заварил, сам и расхлебывай. Я через черный ход - и на конюшню. Поскачу в Питер. Ничего, утрясу. А ты популяй еще немножко, чтоб я мог оторваться, и сдавайся. Я тебя вызволю. Понял? Не дожидаясь ответа, пригнувшись, исчез за дверью. Спасенный все так же, на брюхе, уполз за ним. - Понял, Володя, чэго не понять, - негромко сказал Черкес. - Только Мурад сдаваться нэ умэет. Он высунул руку из-за выступа, прицелился и выстрелил. Во дворе снова кто-то вскрикнул, и стали бить залпами. Улучив момент, абрек пальнул еще раз, но ту! ему не повезло. Папаха слетела на пол, мотнулась сизая, обритая голова, и по щеке прорисовалась багровая борозда, немедленно засочившаяся кровью. Мурад сердито вытер лицо рукавом грязного бешмета и выстрелил поверх подоконника. Матвей Бенционович уже с минуту находился в состоянии мучительной внутренней борьбы. На одной чаше был только долг, на другой - жена, двенадцать (собственно, уже почти тринадцать) крошек и в придачу собственная жизнь. Прямо скажем, груз неравный. Бердичевский решил, что будет сидеть тихонько - в конце концов, можно отрядить за Бубенцовым и погоню. Но сразу же после принятия этого спасительного решения в пальбе наступило затишье, и Матвей Бенционович, перекрестившись, отчаянно крикнул: - Лагранж, черный ход! Мурад свирепо обернулся, и Бердичевский увидел не правдоподобно огромную черную дыру, смотревшую ему прямо в переносицу. Сухо щелкнул курок, потом снова, и Черкес, не по-русски выругавшись, отшвырнул бесполезный револьвер. |
