|
Вдоль Невы катилось просто замечательно. Солнце, правда, спряталось за тучи, и с неба брызнул мелкий дождик, но седок поднял кожаный верх и заслонился им от внешнего мира. Потом снова просветлело, и верх был спущен обратно. Его превосходительство ехал себе, улыбался небу, реке, солнечным зайчикам, прыгавшим по стенам домов. - Поворачивай на Мойку, - велел он. - Или нет, постой. Лучше пройдусь. Тебя как звать? Второй день ездим, а так и не спросил. - Матвей, - сказал извозчик. Бердичевский удивился, но несильно, потому что за нынешне утро успел существенно поистратить способность к удивлению. - Грамотный? - Так точно. - Молодец. Держи-ка вот за труды. Сунул в широкий карман извозчичьего кафтана несколько бумажек. Возница даже не поблагодарил - так расстроился. - И всё, ваше благородие, боле ничего не нужно? Даже голос дрогнул. - Не "благородие", а "превосходительство", - важно сказал ему Матвей Бенционович. - Я тебя, 48-36, сыщу, когда понадобишься. Похлопал просиявшего парня по плечу, дальше отправился пешком. Настроение было немножко грустное, но в то же время покойное. Бог весть, о чем думал бывший заволжский прокурор, идя легким, прогулочным шагом по Благовещенской улице. Один раз, у берега Адмиралтейского канала, загляделся на бонну, гулявшую с двумя маленькими девочками, и пробормотал непонятное: "А что им, лучше будет, если папенька - подлец?" И еще, уже на Почтамтской улице, прошептал в ответ на какие-то свои мысли: "Простенько, но в то же время изящно. Этюд Бердичевского". Весело хмыкнул. Поднимаясь по ступенькам Почтамта, даже напевал лишенным музыкальности голосом и без слов, так что распознать мелодию не представлялось возможным. Быстро набросал на бланке телеграммы: "Срочно разыщите П. Ее жизнь опасности. Бердичевский". Протянул в окошко телеграфисту, продиктовал адрес: - В Заволжск, на Архиерейское подворье, преосвященному Митрофанию, "блицем". Заплатил за депешу рубль одиннадцать копеек. *** Вернувшись на улицу, его превосходительство немного постоял на ступеньках. Тихонько сказал: - Что ж, прожито. Можно бы и подостойней, но уж как вышло, так вышло... Видно, Матвею Бенционовичу очень хотелось с кем-нибудь поговорить, вот он за неимением собеседника и вступил в диалог с самим собой. Но проговаривал вслух не всё, а лишь какие-то обрывки мыслей, без очевидной логической связи. Например, пробормотал: - Рубль одиннадцать копеек. Ну и цена. - И тихо рассмеялся. Посмотрел налево, направо. На улице было полно прохожих. - Прямо здесь, что ли? - спросил неизвестно кого Бердичевский. Поежился, но тут же сконфуженно улыбнулся. Повернул направо. Следующая реплика была еще более странной: - Интересно, дойду ли до площади? Неспеша двинулся в сторону Исаакиевского собора. Сложил на груди руки, стал любоваться посверкивающей брусчаткой, медным блеском купола, кружащей в небе голубиной стаей. Прошептал: - Merci. Красиво. Казалось, Матвей Бенционович чего-то ждет или, может, кого-нибудь поджидает. В пользу этого предположения свидетельствовала и следующая произнесенная им фраза: - Ну, сколько можно? Это по меньшей мере невежливо. Что именно он находил невежливым, осталось неизвестным, потому что в это самое мгновение на действительного статского советника с разбега налетел спешивший куда-то молодой человек крепкого сложения. Крепыш (он был в полосатом пиджаке), впрочем, вежливо извинился и даже придержал ойкнувшего Матвея Бенционовича за плечо. Приподнял соломенную шляпу, затрусил себе дальше. А Бердичевский немного покачался с улыбкой на губах и вдруг повалился на тротуар. Улыбка стала еще шире, да так и застыла, карие глаза спокойно смотрели вбок, на радужную лужу. |
