|
Омская «буржуазия» тех вре
мен являла собой страшное зрелище. Это была еще «бур жуазия» периода первоначального накопления — грубая, неотесанная, безграмотная, с дикими нравами и свирепыми удовольствиями. Подвыпившие купчики били зеркала в ресторанах, лезли с сапогами в ванну из шампанского, с гиком и свистом на бешеных тройках давили людей на улицах города, а по нонам ездили в соседние деревни Захламино и Черемушкино, где устраивали оргии и изби вали местных крестьян. Наконец, мещане представляли собой своего рода «третье сословие». Это были в большинстве кустари, мастеровые, приказчики, огородники, извозчики, водовозы, ассенизаторы и т. д. — все мелкий люд, так или иначе обслуживавший потребности первых двух «сословий». Жили мещане по 1 каждого месяца. 2 датскую песню: В царской России жалованье чиновникам выдавали 20-го числа В кайзеровской Германии, например, я слышал следующую сол Reserve hat Ruhe, Reserve hat R u h . Und wenn Reserve Ruhe hat, Dann hat Reserve R u h . Это в переводе означает: «Резерв имеет отпуск, резерв имеет отпуск. И если резерв имеет отпуск, то он имеет отпуск».
окраинам города, особенно в слободе, носившей красочное название Мокрое, работали с зари до зари, получали жал кие гроши, беспросветно пьянствовали и по праздникам развлекались кулачными боями, происходившими на льду реки Оми. Никаких серьезных интересов, высоких стремлений, за просов у местного населения не было. В центре всего стоя ла у т р о б а . Не ели, а жрали. Не пили, а упивались. Вся атмосфера города была насыщена шаньгами и пельменями. На масленице устраивали ледяные горы с фонарями, ка тались в больших «кошевах» (санях) с цветными коврами, обжирались до заворота кишок. На пасхе христосовались так, что губы распухали. Зато в городе не было театра, и только на пасхальной неделе на базарной площади появля лось несколько балаганов с вечно пьяными, осипшими от простуды артистами. Еще существовал любительско-драма¬ тический кружок, в котором подвизались главным образом местные «львицы» из офицерских жен. Изредка этот кру жок ставил модные пьесы в омском «общественном собра нии». Впрочем, такие случаи бывали не часто: большую часть своего времени кружок тратил на внутренние склоки и интриги. На фоне этого «темного царства», этого сонного, зарос шего тиной провинциального болота сиротливо и неприют но выделялась крохотная группка местной «интеллигенции». Несколько присяжных поверенных и вольнопрактикующих врачей, два-три учителя, два-три журналиста, аптекарь, фотограф, с полдюжины чиновников переселенческого управления — вот примерно и все, что могло быть отнесено к этой, столь чуждой окружающей среде социальной кате гории. Имелись, впрочем, еще два-три каких-то случайных персонажа без определенных занятий и точно фиксирован ных источников дохода. Одного из них я помню очень хорошо. Это был некто Симонов, мужчина средних лет. в очках, со стрижеными волосами, одетый в высокие сапоги и серую блузу навыпуск, с кожаным поясом. Симонов был недоучившийся студент, исключенный из университета в связи с какими-то беспорядками. Он держал на Томской улице небольшую лавочку письменных принадлежностей и не столько продавал тетради и чернила, сколько занимал рассуждениями на общественно-просветительные темы своих немногих покупателей. |
