— Ахтунг! — закричали чуть в стороне от рынка. Беспрерывно галдящие бабки напряженно замолчали. Небольшой броневичок, словно сделанный из картона, резко затормозил возле одноэтажного домика бывшего дежурного по станции. Из броневика высыпались несколько солдат в черной форме, с автоматами на плечах. Грамотно рассыпались по двору. Дед Федор остановился, чтобы понаблюдать, что будет дальше. Несколько зашли внутрь. Раздался выстрел, потом еще и еще один. Из открытых настежь дверей за руки и ноги вытащили труп ровесника Подерягина. Его голова седая голова безвольно болталась на весу, а тело скользило по мокрой после дождика земле, оставляя за собой ярко красный алый след.

— Что делается, батюшки святы! — прошептала над ухом та самая бабка, которая пыталась ему всучить зимний тулупчик, обильно поеденный мышами.

— Так аресты, почитай, целое утро идут! — подхватила вторая, шепча товарке на ухо. — говорят, что какой-то партизан в самого коменданта стрелял сегодня!

— Вот полиция и зверствует!

— Танюшку Сатину-то тоже схватили! Учительницу… Говорят партизанская связная! — проговорила первая с тулупом.

— Ой, Стеша, и не говори…Немец он и есть немчура проклятый! — покачала головой та. Что меняла яловые сапоги.

— Тут может быть небезопасно, Федор Алексеевич… — Подерягина под руку подхватил тот самый лысый мужчина, который представился в деревне Говоровым. Сейчас он был одет в какие-то старые обноски, а на лицо его была низко надвинута кепка с длинным широким козырьком. Щеки и нос вымазаны то ли сажей, то ли землей. Если бы взглянуть на него со стороны, то в этой нескладной сгорбленной фигуре дед Федька никогда бы не угадал бывшего начальника НКВД района.

— Тарас Павлович… — вскинулся Подерягин, чувствуя, как крепкие руки тянут его в сторону.

— Тсс… — приложил палец к губам майор и заблеял звонким противным голосом. — дай копеечку, любую работу буду исполнять по дому, по полю…Кушать хочется сил нет! Трое деток на полках, все голодные!

Примерявшие женский бюстгальтер пьяные немецкие солдаты посмотрели с изрядной долей брезгливости. Один из них замахнулся прикладом винтовки на сгорбленного Говорова, за что получил порцию оваций и смеха от своих товарищей. Майор скрипнул зубами, но промолчал, продолжая тянуть деда Федьку куда-то в привокзальные закоулки, о которых Подерягин даже не слышал, а не то, что ему приходилось в них бывать.

Они обогнули по дуге большую кучу мусора, зашли за угол старого хозяйственного железнодорожного здания, и только тут Тарас Павлович позволил себе снять маску, снова превратившись в лихого командира партизанского отряда.

— Вы зачем тут? — снова спросил он, присаживаясь на груду битого кирпича и сворачивая самокрутку самосада. — В городе неспокойно! Начались аресты. Мы провели акцию, но…

— Я слышал, — кивнул дед. Нога от быстрой ходьбы разнылась с ужасающей силой. Он потер травмированное колено и сел рядом, далеко вытянув болящую конечность.

— Хотели этого гада Бааде кончить! А оказалось, что везуч он сволочь! — хмыкнул Говоров, лихо улыбнувшись.

— Коменданта не ликвидировали, — констатировал Подерягин, — а кучу людей под разнос подставили! Вы слышали про учительницу? Ее тайная полиция задержала сегодня утром из-за связей с партизанами? — укоризненно покачал головой Федор Алексеевич.

— Какую учительницу? — пересохшими губами переспросил Говоров.