— Сегодня утром арестовали Танюшку Сатину! — сообщил Говоров.

— Как? За что? — все знали эту добрую и ласковую учительницу начальных классов, которая даже в трудное время немецкой оккупации находила время, чтобы учить детей писать и читать в своем собственном доме. В школе, где она работала, фашисты организовали лазарет.

— По подозрению в покушении на убийство коменданта Эрлиха Бааде, — пояснил майор НКВД. — Немцы хватают всех подряд и тех, кого считают неблагонадежными. По городу прокатилась волна арестов.

— Это все из-за меня… — простонал Паша Шевелев, хватаясь за голову.

— А вот и горе-стрелок объявился! — констатировал дед Федор.

— Федор Алексеевич, хватит! — остановил его Говоров. — Это была его первая акция…

— К сожалению, ясно, что Сатину не спасти, — Подерягин положил свои крупные ладони на стол и тяжело вздохнул.

— Можно организовать нападение на тюрьму! — воскликнула та самая Настена, которая открывала им дверь.

— И мужественно погибнуть у ее входа. Немцы отличные солдаты, как бы плохо вы о них не думали, но отомстить за девчонку следует.

— Как?

— Есть одна идея… — нахмурился дед Федор

10

День медленно и неотвратимо катился к ночи. После обсуждения всех тонкостей, придуманного дедом Федькой плана. Несколько человек во главе с Говоровым отправились вместе с Подерягиным в его деревню. Добирались пешком. Срезав изрядный крюк через Лучку.

На задание отправились трое наиболее подготовленных, по мнению бывшего начальника НКВД, ребят — тот самый Паша Шевелев, Настя Камская и Веня Веников — худенький ботаник в очках и куцем пальтишке с тонкой тряпичной подкладкой. Тарас Павлович сообщил Федору по секрету, что парень в школе плотно занимался физикой. И никто лучше него не разбирается во всякого рода взрывных устройствах.

Ночь медленно спускалась на город. Тревожно ухая, пролетела над их головами сова. Дед Федор подумал, что Акулина дома места себе не находит, ищет его, но ничего поделать не мог. Раз уж пообещал, то надо исполнять. Почему он согласился на сотрудничество с Говоровым — косвенным виновником всех бед, которые свалились на его семью с двадцатых годов? Он и сам не ответил бы на этот вопрос. Может потому что слова «родина», «отечество» и их защита не потеряли за столько времени для него смысл? Или старик хоть как-то желал помочь своему сыну, волею или неволею оказавшемуся на острие борьбы с немцами? А может просто, потому что при всей своей гнилой должности майор Говоров был ему симпатичен? Ведь остался он тут, в городе, организовал этих юнцов для борьбы с фашистами! А ведь мог уехать вместе с остальными партийными деятелями, всеми этими председателями обкомов, горкомов и прочей ереси, прости господи! Но он остался, пусть на нелегальном положении, прекрасно зная, чем грозит ему поимка немцами, но упрямо продолжал свою борьбу, веря в победу. Может, именно это упрямство и импонировало ему в Тарасе Павловичу, заставляя подчиняться его неуемной энергии и желанию бороться.

Через полчаса они вышли к железнодорожному полотну. Запахло креозотом и сыростью. Под ногами слегка захлюпало. Вокруг стало больше камыша, меньше луговой травы.

— Скоро еще? — спросил шепотом Пашка Шевелев, который держался вторым, сразу за направляющим дедом.

— Тсс! — где-то далеко, пока еще на пределе слышимости в сонной тишине деревенского вечера послышался глухой перестук колесных пар.