Дверь скрипнула и открылась. В лицо пахнуло удушливым запахом сырости.

— Вентиляцию завалило. Приходится прятаться так… — пожал плечами бывший начальник НКВД. — Если мы начнем раскапывать завалы, то обязательно у немцев возникнут ненужные вопросы. Сейчас товарища делают схрон в лесах. Туда-то вскоре мы и переедим. Тут слишком опасно!

— Еще бы! — хмыкнул Федор, осматриваясь. — Прямо под носом у немцев. Вы в курсе, что через пару кварталов отсюда немецкая комендатура?

— Темнее всего под фонарем, Федор Алексеевич, — улыбнулся Говоров.

Они брели длинным неосвещенным коридором пару минут, пока не выбрались на узкую освещенную площадку еще с одной дверью.

— Это и есть наш штаб! — Говоров постучал условленным способом., чем-то вроде интернационала. За бронированной дверью зашуршали. Заскрипел вентиль, отодвигаемой защелки. Крысы с писком ринулись из открывающейся щели.

— Здравствуйте, товарищ Говоров! — поздоровалась совсем юная девчушка, еще школьница в грязной телогрейке с вылезшей из огромных дыр ватой. В руках она держала пистолет, который уперся Тарасу Павловичу прямо в живот.

— Все хорошо, Настена, это друг! — кивнул он, и девчонка с серьезным видом убрала оружие в карман. Пропустила их внутрь.

Это была довольна большая комната, ярко освещенная фонарями дневного света. Возле стены, вдоль, располагались ряды панцирных кроватей, на которых лежали, сидели молодые ребята и девчонки, такого же возраста, как и Настя. Их было человек семь. Кто-то читал, кто-то чистил оружие, кто-то курил. Они заинтересовано остановили свои занятия и уставились на вошедших жадными внимательными глазами.

Посреди комнаты стоял стол, вокруг которого разместились несколько разномастных табуреток. Видимо, мест не хватало, и молодежь принесла остальное из дома. За кроватями, в проходе было еще несколько дверей, куда ведущих непонятно, дед Федор махнул на них рукой. Если надо будет, то расскажут…

— Это Федор Алексеевич Подерягин! — объявил Говоров, усаживая старика с палочкой на самое почетное место во главе стола, где, скорее всего, сидел раньше сам. Ребята тут же прониклись уважение к этому хмурому деду с покалеченной ногой, несомненно, представляя его кем-то из героев Гражданской войны, каково же было их удивление, когда Тарас Павлович сообщил им его биографию.

— Белый офицер, дворянин, кулак, подследственный НКВД СССР. Сидеть не сидел, но много раз был в шаге от того, чтобы отправиться в лагерь по статье 58-ой «враг народа». Человек-кремень! Он нам будет помогать!

— Белый офицер? — хмыкнул один из парней, высокий, даже слишком, с коротким ежиком светлых волос, худощавый. За поясом у него торчал револьвер. И сам он себя ощущал не меньше, чем Лазо или Фрунзе.

— Это Паша Шевелев, — представился парня Говоров, с усмешкой наблюдая за реакцией Подерягина, — он у нас всеми культурно-массовыми мероприятиями в комсомоле заведовал до войны.

— Оно и видно! — кивнул дед Федор. — Потому как револьвер никто и никогда из грамотных людей за поясной ремень в штаны не засунул бы, только массовик-затейник. Курок может спуститься самостоятельно, получишь позорное ранение в мягкое место, а в экстренной ситуации зацепиться барабаном и все…Поминай, как звали!

По тому, как уверенно говорил дед Федор, прошедший Первую Мировую войну, как смеялись язвительно его серо-зеленые глаза, ребята поняли, что все это правда. Шевелев торопливо перепрятал пистолет в карман, чем вызвал смех окружающих.

— Теперь понятно, что дед Федор нам не враг? — уточнил Говоров у ребят, рассевшихся вокруг стола. Часть из них закивала, другая часть все еще смотрела настороженно, но без ненависти к неправильно подкованному классовому врагу.