Ханс говорит, что не думает, будто это дело зовется любовью, потому что любовь у него еще впереди, и, кажется, у нее, у любви, лицо Софи, да это она сама и есть. И после того как его шаги уже отзвучали на лестнице, Анна все еще таращится вслед, как корова, мимо которой пронесся курьерский поезд, зная, что любовь внешностью похожа на Ханса, что прекрасно, спору нет, но что и бесспорно неприятно. Он ведь не догадывается, что обрел в ее лице, ведь она — самое лучшее из того, чего он достоин, да, собственно, и не достоин вовсе. Жаль, он стремится к далекому счастью, а ведь в действительности оно совсем рядом, рукой подать, как и до всего хорошего в жизни. Однако он неудержимо рвется в дали. Для нее это большая неприятность, для него — вряд ли.

***

Деревья смешанных пород содрогаются под порывами ветра, упираясь в ночное небо. Кажется, будто невидимая рука трясет их одновременно, ухватившись за железные скобы, но такая иллюзия кажущегося беспорядка была когда-то намеренно создана садовником, в действительности это строжайший порядок, потому что садовник специально подобрал и посадил деревья именно таким образом. Они стонут и плачут, будто кто-то напал на них, но никто их не трогает, кроме разве что ветра. Ведь в саду у Софи они надежнейшим образом защищены от каких-либо сторонних посягательств. Впечатление непринужденное и в высшей степени художественное, как раз такого впечатления хочет добиться Райнер, который скорчился у подножия наобум выбранного дерева и терзает ни в чем не повинный немецкий язык, как изволит выражаться в его адрес учительница немецкого, и все же сочинения его скорее необычны и зачастую бросают вызов общепринятым нормам и условностям. Это способна оценить его сестра, да еще, пожалуй, Софи, вот и все. Он в бешенстве наносит несколько ударов по стволу голубой ели, потому что ему никак не приходит на ум нужное слово, ну совсем никак, но когда он в пятый раз обрушивает свой гнев на безвинное дерево, то вот оно, слово, тут как тут, — конечно же, это слово — смерть, и от него расходится кругами мрачное настроение. Райнеру необходимо все время думать о смерти и делать подходящее выражение лица. По-французски смерть — женщина и встречается в книгах Кокто, в немецком же — это мужчина и встречается в его сочинениях. Стихотворение находится в состоянии возникновения, которое мучительно и зачастую кончается ничем, потому что поэт малодушно и преждевременно капитулирует. А терпения у него слишком мало, ведь возникновение стиха сопряжено с муками и, к сожалению, требует времени, которым поэт по большей части не располагает, ведь он призван сотворить кое-что еще, а не только одно это стихотворение, а потому он должен постоянно стремиться вперед.

Софи не несется, как ветер, она скользит, словно лезвие конька по зеркальной ледяной поверхности. Она прочно стоит на земле, которой по праву владеет, и Софи не нужно особых прав, чтобы передвигаться по ней, укрытой английским газоном, орошенной дождевальными установками, украшенной редкими сортами садовых цветов. Внезапно из ниоткуда выныривает белый призрак, неожиданно оборачивающийся самой Софи, и остается лишь надеяться, что она не слишком быстро возвратится в это никуда и Райнер надеется, потому что она требуется ему для вдохновения. Он как раз теперь застрял на том месте, где смерть в пруду закрывает мертвому ребенку лицо матросской бескозыркой. Получается как у Тракля, но сходство весьма отдаленное. Он пытается быть грубым, чтобы скрыть собственную мягкость по отношению к Софи, и приказывает ей опуститься на траву газона, составляющую ее собственность. Вообще-то он играет не по правилам, она могла бы ему сказать: кто чем владеет, тот тем и командует. И все же она подчиняется.

В доме располагается общество — в воздушных и парчовых платьях, в вечерних костюмах — и предпринимает попытки общения. Это все люди предприимчивые, и предпринимают они весьма многое, как говорит само их наименование.