– Нет... они не могут.

Файнман покачал головой:

– Если вы не в состоянии внести залог или, как в вашем случае, в нем отказано, именно туда вас и отправят.

– Вы не можете им этого позволить!

– Я буду делать все, что в моих силах.

– То есть надо понимать, что вы не столько сделаете, сколько будете стараться.

Файнман наклонился к нему:

– Мистер Брейди, я хочу быть с вами совершенно откровенным.

Тревожное ощущение пронзило Лютера – в словах адвоката не было ничего хорошего, – но он не должен показывать своих страхов.

– Надеюсь на это.

– Против вас выдвинуты очень весомые обвинения. Во всяком случае, мои контакты в окружной прокуратуре сообщили, что обсуждается вопрос: не потребовать ли для вас смертной казни?

Лютер зажмурил глаза и начал бормотать мантру, которая помогла ему пережить бесконечную ночь в этом бетонном загоне. Не может быть... этого просто не может быть!

– Но прежде чем окружной прокурор согласится на это, – сказал Файнман, – вам, возможно, будет предложена сделка.

Лютер открыл глаза:

– Сделка?

– Да. Вы согласитесь с менее серьезным обвинением, чтобы...

– И признаю, что убил человека, которого никогда не встречал и о котором услышал только после его смерти? Нет, ни за что! Никаких сделок!

Сделка означала тюрьму, в которой ему придется провести многие, если не все оставшиеся годы. Тюрьма означала, что дело всей его жизни, Опус Омега, останется незавершенным. Или, что еще хуже, его закончит кто‑то другой... и кому‑то другому достанется вся слава, которую заслужил Лютер.

Нет. Это невозможно себе представить.

– Они еще пожалеют! – подавив страх, вскипел гневом Лютер. – Я выведу на улицы перед судом и перед тюрьмой тысячи – десятки тысяч! – людей. От их голосов содрогнутся стены и...

Файнман поднял руку:

– Я бы не торопился с протестами. Пока окружной прокурор не упоминал об этих фотографиях. Если вы слишком ощутимо надавите на него, он может пустить их в ход. Просто назло вам.

– Нет... нет!

– Послушайте, мистер Брейди. Я уже занялся личностью погибшего, поручив раскопать все и вся, что о нем только известно. И должен сказать вам, что буквально через несколько часов до меня дошли осторожные слухи, что он занимался шантажом. А это играет на руку окружному прокурору.

– Разве это не играет на руку и нам тоже? Если человек был шантажистом, то, значит, у него были враги. Мы можем...

– Но ваш пистолет опознали как орудие убийства, и на нем есть отпечатки пальцев жертвы. Скорее всего, есть и его кровь. И на фотографиях, найденных в его доме, вы.

У Лютера не осталось никаких доводов.

– Я не убивал его! – завопил он. – Вы меня слышите? Не делал я этого! Должен быть какой‑то способ доказать!

Файнман продолжил хранить невозмутимое спокойствие.

– Есть такой способ. Нам нужен человек... да кто угодно, кто может поручиться, что во время убийства вы находились в другом месте!

– Мой пропуск на платную дорогу! Можно доказать, что в ночь убийства я ездил в хижину и вернулся!

Файнман покачал головой:

– Это лишь докажет, что путешествие совершил ваш пропуск, но не вы лично. Мне нужен человек, живой человек, который в эту ночь видел вас далеко от места преступления.

Лютер подумал о Петровиче. Нельзя ли заставить его дать показания, что в ту ночь Лютер был в хижине?

– Такой человек есть. Его зовут Бренцис Петрович. В воскресенье вечером он... м‑м‑м... кое‑что доставил в хижину.

– Могу ли я спросить, что именно? – осведомился Файнман.