Она думала, что с каждым новым ожогом боль будет переносить все легче, но в этот раз она была нестерпимой. И ожидание страданий, длившееся весь день, было почти столь же невыносимым, как сама боль.
Теперь пять. Осталось еще два. Очередной в пятницу и затем последний – завершающий – в воскресенье, в Господень день.
На нее накатила совсем другая боль, и горло свело спазмом. Она оглядела воспаленные волдыри на бедрах и вознесла молитву:
– Я несу это наказание, Господи, не только ради себя, но и для Фины и других таких, как она. Я могу изменить их жизни, Господи. Поэтому, молю тебя, помоги Джеку и направь его. Пусть он уничтожит эти изображения, чтобы я и дальше могла служить и Тебе, и Твоим детям.
Это все, что я прошу, Господи: да минуют меня впредь грехи, чтобы мне было позволено и дальше творить добро Твоим именем.
13
Джек прислонился к кирпичной стене итальянского ресторана. Он сделал вид, что рассматривает неторопливое движение каравана машин, в час пик ползущих по
Бродвею, но на самом деле его интересовал лишь выход из подземки на Восемьдесят шестую, что находился слева от него.
Он снова преобразился в Джона Робертсона и, позвонив Джейми Грант, договорился о встрече. У него были кое‑какие вопросы. Когда она сказала, что за ней наблюдают, он не списал ее слова на паранойю. Менее всего ему было нужно, чтобы кто‑то из дорменталистского храма увидел их вместе. Он сказал ей, чтобы она любой линией добралась до угла Восемьдесят шестой и Бродвея, и дал пару советов, как в подземке обрубить хвост.
Наконец она появилась – в просторной куртке и облегающих синих брюках, с сотовым телефоном в руке.
Выйдя на улицу, она, как и планировалось, пошла в восточную сторону. Джек оставался на месте, наблюдая, как остальные морлоки выкарабкиваются на поверхность. Трое из них – женщина и двое мужчин – пошли туда же, куда и Грант. В вечерних сумерках Джек двинулся за ними.
Женщина остановилась у китайского ресторанчика, а двое мужчин пошли по Амстердам‑стрит.
Предполагалось, что если Джек заметит хвост, то позвонит Джейми. Он затолкал телефон в карман джинсов и нагнал ее.
– Похоже, вы от них оторвались, – сказал он.
Вздрогнув, она повернулась:
– О, черт возьми! Робертсон! Это вы!
– А вы решили, что я KB или что‑то в этом роде?
– KB?
– Так мы, дорменталисты, называем карманных воров.
Она улыбнулась:
– Смешно. Откуда вы взялись?
– Следил за вами. Но этим занимался только я один.
– В данный момент, может, и так, а вот раньше... Их было двое. Они приклеились ко мне, как только я вышла из «Лайт».
Джек схватил ее за руку и развернул в другую сторону:
– Пошли туда.
– И вот что самое странное. Они даже не пытались скрывать, чем занимаются. Словно хотели дать мне знать, что за мной ведется слежка.
– Совершенно верно. Они преследовали две цели. Выяснить, куда вы идете и с кем встречаетесь, и второе – торча за спиной, держать вас в состоянии нервного напряжения. Слежка и давление – все в одной аккуратной маленькой упаковке.
– Тот прием, что вы мне подсказали, – помните, стоять у дверей и выскакивать, когда они закрываются, – сработал потрясающе. И он такой простой.
– Чем проще, тем лучше. Мало что срабатывает столь же безошибочно.
В вечернем полумраке Джек увидел ее улыбку.
– Выскочив, я осталась стоять на платформе и, когда поезд отъезжал, отдала им честь, как МО.
– Как министр обороны?
– Понято правильно. Меньшего они не заслуживали. Вам стоило увидеть их физиономии. – Она осмотрелась. – Где тот бар, о котором вы мне говорили? Мне нужна ЧХВ. |