А я чаще всего все замечаю. Не знаю, что лучше: замечать или не замечать?

1964 г.

ЗРИТЕЛЬНАЯ ПАМЯТЬ 

Помню я!

У нас на втором этаже было больничное отделение. На первом этаже поликлиника.

Мы снисходили во время работы на один этаж. И ходили по поликлинике гордо и задиристо. Неважно, что по окончании рабочего дня в больнице мы спускались туда уже просто для работы.

У меня работа была разъездная. Я выполнял все хирургические вызовы поликлиники. Хирург-надомник. Ходил по всему району. Я знал все дома. Все подъезды. И почти все квартиры. Иногда ездил на машине. Тут уж я был кум королю. Все-таки шикарно это — работать на машине. Машин тогда было не в пример меньше, чем сегодня.

А иногда я засиживался в отделении. Тогда вызовы я кончал около десяти часов. Иногда задерживаешься по работе. А иногда просто треплешься в отделении. Работать все время в напряжении невозможно. Надо и позвонить немного. Сидишь в ординаторской, а вокруг звон идет. Первая половина дня, если нет операции, проходит в звоне. Потом догоняешь время. Поди-ка догони его! А если придут терапевты к нам, тут уж такой простор для разглагольствования!

Терапевты были в основном девочки, в этом или прошлом году окончившие институт. Мы смеялись над  их чистыми и немятыми халатами. Обговаривали их прически. Тогда они были высокие. А в хирургическом отделении причесок нет — колпачки да косыночки. Девочки-терапевты звали нас провести какое-либо исследование, которое не столько сложно или хирургично, сколько грязно. В медицине уж так принято — все грязное отнесено к хирургии. Это, конечно, был повод для многоголосого звона. Наговоришься, попачкаешься во имя терапии, а потом за свою работу. Это когда нет операции. А когда операция, тогда все не так.

Мы спускались сверху, в поликлинику.

— А, ангелы спустились. Ну как вам там порхается?

В поликлинике все были старше. Относились к нам несколько покровительственно и чуть-чуть пренебрежительно. Но больных-то оперировать посылали к нам — наверх.

А иногда я спускался туда крупным специалистом. Меня отец когда-то научил снимать кольца с отечных пальцев. Ниточкой. Очень эффектно. Я любил эффекты. Да и сейчас люблю. И вдруг вызывают старшенькие на помощь. Ура! Поголубел от счастья. Иду и гордо снимаю кольцо: ухожу, не дожидаясь «спасибо». А сегодня меня опять вызвали.

— Ты звал меня, Аладин?

— Пойди за ширму. Там закрытая дверь в пещеру. Пароль: «Сезам, откройся». За дверью красавица. Мы хотим на операцию отправить. Пойди посмотри. Очень уж необычная деформация. Тебе интересно будет.

За ширмой сидит молодая женщина. И впрямь красавица. Темно-рыжая. Глаза синие, как блюдца. Губы!.. Сидит улыбается. Зубы...  В общем, обалдел я и говорю:

— Что болит у вас?

— Ноги, — показывает на туфли.

Туфли покорежены деформацией пальцев, наверное косточки.

— Ходить больно?

— Очень. Никакие туфли себе не подберу. А сейчас в магазинах появились красивые. А модны сейчас узкие на шпильках, а я совсем не могу такие.

— Вы раньше к врачам обращались?

— Нет.

— Давно у вас?

— Лет с пятнадцати началось, и все хуже и хуже.

— Давайте посмотрим. — И я приглашаю посмотреть. Она-то видела. Надо сказать: «Снимите туфли». Но у нас такая формула принята, и никуда не денешься. Я привык. Когда успел только — неясно.

Первые три пальца обеих ног скручены. Надо оперировать. Жалко — такая красивая, а так ноги изуродованы. Сделаем операцию, поправим ноги. Будет красиво.