– Леди там проживала, милорд, – ответил Рэморни, – но я получил точные сведения, что она выехала навстречу своему отцу,
– Ага! Чтобы разжечь в Дугласе злобу против меня? Или, может быть, чтобы вымолить для меня пощаду на том условии, что я на коленях приползу к ее ложу, как, по рассказам пилигримов, должны приползать ханы и эмиры, когда сарацинский султан назначает им в жены своих дочерей? Рэморни, я буду действовать по поговорке самого Дугласа: «Лучше слушать пение жаворонка, чем мышиный писк» note 71. Нет, я должен сбросить путы с ног и рук.
– Лучше места не найти, чем Фолкленд, – ответил Рэморни. – У меня довольно храбрых йоменов для защиты замка, а если вашему высочеству вздумается его оставить – сел на коня и скачи к морю: с трех сторон до берега рукой подать.
– Хорошо тебе говорить. Но мы там помрем со скуки. Ни затей, ни музыки, ни девчонок… Эх! – вздохнул беспечный принц.
– Простите, благородный герцог, но хотя леди Марджори Дуглас, подобно странствующей даме в романах, отправилась взывать о помощи к своему суровому отцу, некая девица, и миловидная, сказал бы я, и, несомненно, моложе герцогини, уже сейчас находится в Фолкленде или же на пути к нему. Вы не забыли, ваше высочество, пертскую красавицу?
– Забыть самую хорошенькую девчонку в Шотландии? Ну нет! Я так же не забыл ее, как ты не забываешь, что сам приложил руку в том деле на Кэрфью‑стрит в ночь на святого Валентина.
– Приложил руку, ваше высочество? Вы хотите сказать – потерял руку! Как верно, что мне никогда не получить ее назад, так верно и то, что Кэтрин Гловер находится сейчас в Фолкленде или скоро прибудет туда. Впрочем, не стану льстить вашему высочеству, уверяя, что она ждет там встречи с вами… Она, сказать по правде, располагает отдаться под покровительство леди Марджори.
– Маленькая предательница! – сказал принц. – Она тоже приняла сторону моих противников? Нужно ее наказать, Рэморни.
– Ваша милость, надеюсь, сделает для нее наказание приятным, – подхватил рыцарь.
– Право, я бы давно стал исповедником крошки, но она всегда дичилась меня.
– Не представлялось случая, милорд, – возразил Рэморни, – да и сейчас не до того.
– Почему? Я совсем не прочь поразвлечься. Но мой отец…
– Его жизни ничто не угрожает, – сказал Рэморни, – и он на свободе, тогда как вашему высочеству…
– Приходится томиться в узах – в узах брака и в узах тюремных… Знаю! А тут еще является Дуглас и ведет за руку свою дочь, столь же надменную, с тем же суровым лицом, как у него самого, только что помоложе.
– А в Фолкленде скучает в одиночестве прелестнейшая девушка Шотландии, – продолжал Рэморни. – Здесь – покаяние и плен, там – радость и свобода.
– Уговорил, мудрейший из советников! – воскликнул Ротсей. – Но запомни, это будет моя последняя шалость.
– Надеюсь, что так, – ответил Рэморни. – Когда вы окажетесь на свободе, долго ли вам примириться с королем? Он все же ваш отец!
– Я ему напишу, Рэморни! Дай сюда все, что нужно для письма… Нет, не могу облечь свои мысли в слова – пиши ты за меня.
– Вы забываете, ваше высочество, – сказал Рэморни, указывая на свой обрубок.
– Ах, опять проклятая твоя рука! Как же быть?
– Если угодно вашему высочеству, – ответил его советчик, – можно воспользоваться рукою аптекаря, мастера Двайнинга. |