И вот идет, огней зарнимей
Сама собой озарена,
Неся, как трэн, свое «во-имя», —
Надежда Львовна Зарина;
Вуали – лепетные слезы;
Браслеты – трепетный восторг;
Во взорах – горний Сведенборг;
Колье – алмазные морозы:
Блеснет, как северная даль,
В сквозные, веерные речи;
Летит вуалевая шаль
На бледно-палевые плечи…
– «Скажи, тобой увлечена
Надежда Львовна Зарина?»
– «Не знаю я…»
– «Быть может?»
– «Да!»
Выходит музыкантов стая,
И кто-то, фраком отлетая,
В чехол слагает свой кларнет…
Пустеет зал и гаснет свет…
У двери – черные шпалеры;
Стоят: мегеры, кавалеры;
И – ша-ша-ша: шуршат, спеша,
Атласами спускаясь с хоров…
– «Не та калоша: Каллаша!»[29 - Каллаш – московский писатель и критик.]
Стыдливо низится Егоров;[30 - Математик.]
Лысеет химик Каблуков[31 - Проф. Моск. университета.] —
Проходит в топот каблуков;
Проходит Нос[32 - Присяжн. повер. Нос – посетитель концертов того времени.] – по воле рока
Он, вы представьте, – без Шенрока!
Выходим!..
4
…Вижу этих дам —
В боа – дородных, благородных;
И – тех: пернатых, страстных дам,
Прекрасных дам в ротондах модных…
Костров каленые столбы
Взовьются в кубовые сини
Из-за редеющей толпы;
Стрекозы, рдеющие в иней,
Метаясь, гаснут всем, что есть;
Мордастый кучер прогигикнет;
Снегами радостная весть,
Слетая, сладостно воскликнет;
И прометет – и пронесет
Квадратом лаковым из ночи,
Ударит конским потом в рот,
Завертит огненные очи,
Очертит очерк дорогой
Из соболей в окне кареты…
Вдали слезливою серьгой
Играют газовые светы…
И всё, что было, всё, что есть —
Снеговерченье ясных далей,
Светомолений светлых весть,
Перелетание спиралей!
Но взвоет улицей зима… —
И быстроногою фигурой,
Из ног выметываясь тьма
Растет и сумеречит хмуро
На белобокие дома;
И мнится: темные лемуры,
Немые мимы, – из зимы,
Мигая мимо, строят туры
И зреют речью:
– «Ты и мы!. |