|
Китаец говорил, будто этот арабский ученый муж, как и он сам, отправился в поход с татаро‑монгольскими туменами, надеясь отыскать магическую башню перехода. Но ведь тот Хабибулла погиб. Так, по крайней мере, утверждал Сыма Цзян. — Как твоя живая? Твоя должна быть мертвая! — жизнерадостно хихикал китаец. — Ля‑а , – покачал головой Хабибулла. — Разве ты видел меня мертвым, Сыма Цзян? — Нет, но многая другая говорила, что польский стрела попалась в твоя голова… — Никогда не верь другим, верь лишь своим глазам, садык. В Малой Польше возле Кракова убили моего коня. А стрела, что пустил в меня польский лучник, лишь оцарапала мне щеку, — Хабибулла тронул шрам, уходивший под бороду. — Я отстал, остался один. А потом… потом, слава Аллаху, мне улыбнулась удача. Я вышел к колдовской башне ариев, Сыма Цзян! Китаец так и охнул: — Твоя добралась до Куявия? Твоя нашла Взгужевежа‑крепостя? Хабибулла удивленно вскинул брови: — Я нашел башню в Силезии. И никакой крепости, ни города, ни селения там не было и в помине. Меж двух холмов у небольшой реки вдоль дороги, ведущей к городу Вроцлаву и проложенной беженскими повозками, валялись глыбы, которые не под силу поднять человеку. Среди этих глыб я и обнаружил основание башни. Древние манускрипты не обманули. В башне ариев действительно таится великая магия колдовских врат. Жаль, не было у меня времени и возможности изучить ее досконально. Но я тогда чудом выбрался из силезских лесов. Сгинул бы, наверное, на чужбине, если бы вновь не повстречал воинов Кхайду‑хана, возвращающегося после Легницкой битвы. Велик Аллах в милости своей! Всевышнему не угодна была моя смерть. Но и от заветной башни Он отвел меня, едва явив ее. Может быть, потом… Может быть, в другой раз… Сыма Цзян прицокивал языком и качал головой, подобно китайскому болванчику. Бурцев чесал репу. Судя по словам араба, Хабибулла вышел к развалинам той самой башни, откуда начался его, Василия Бурцева, путь в тринадцатом веке. — А теперь скажи, мудрый Сыма Цзян, кому мы обязаны своим спасением? ‑спохватился Хабибулла. — Ну, моя, конечно, — важно надулся китаец. — И моя многая друга. А больше вся вот… Старик указал на Бурцева: — Мэ хэза ? Кто это? Ваш военачальник‑каид? Сыма Цзян кивнул. Хабибулла подошел ближе: — Эсмик э? Как твое имя, о благородный воин? Хабибулла говорил по‑татарски. Бурцев ответил на том же языке: — Ну, Василий. Вацлав… Хабибулла приложил руку ко лбу, потом — к устам, к сердцу. Чуть склонил голову: — Салям алейкум! И шукран . Благодарю тебя за помощь, о Ну‑Василий‑Вацлав. — Алейкум ассалям! — вежливо отозвался Бурцев. Тоже отвесил уважительный поклон. — Только без «ну», пожалуйста. А твое имя Хабибулла, так? Эсми Хабибулла ибн Мохаммед ибн Рашид ибн Усама ибн… Бурцев торопливо вскинул руку: — Прошу, уважаемый, позволь называть тебя просто Хабибулла. Всех «ибнов» ему все равно не запомнить. — Кваэс. Хорошо. Я твой вечный должник, о благородный Василий‑Вацлав. И мой меч — твой меч. — Да ладно, чего уж там. Земля круглая. Сочтемся как‑нибудь. — Земля плоская, — серьезно возразил Хабибулла. — И расстелена Аллахом подобно ковру. И укреплена горными твердынями, дабы не колебалась. И еще земля удерживается на рогах быка, а бык — на рыбе, а рыба — на воде, а вода — на воздухе, а воздух — на влажности, а на влажности обрывается знание знающих. |
