Шум моментально стих, все с заискивающей поспешностью обступили оратора. Ведь это был не кто иной, как всемогущий главный редактор Пенелопы Фергюс Торн, прозванный в журналистских кругах Порно-Торном, и он как раз объявил, что хотел бы поздравить мою жену, обратившись к ней с шутейной речью. Я подскакивал на месте, лез вон из кожи, чтобы встретиться с ней взглядом, но лицо той, чьего прощения я жаждал, было обращено к боссу, словно цветок, раскрывшийся навстречу животворящим солнечным лучам.

— Что ж, с Пенелопой все мы знакомы близко, — начал Порно-Торн. Раздавшиеся в ответ глумливые смешки вызвали у меня приступ раздражения. — И все мы любим ее, — глубокомысленная пауза, — кто как умеет.

Тут я предпринял попытку пробраться к супруге, однако ряды собравшихся были тесно сомкнуты, Пенелопу же стали протискивать вперед как смущенную, но покорную невесту, пока она не очутилась у ног мистера Торна, нечаянно обеспечив ему роскошный вид сверху на ее в высшей степени откровенное декольте. Когда до меня начало доходить, что Пенелопа, скорее всего, вообще не заметила моего отсутствия, не говоря уже о моем присутствии, меня отвлекло нечто подозрительно смахивающее на божью кару в виде обширного инфаркта. Грудь моя затрепетала, я ощутил, как от левого соска ритмичными волнами расходится онемение, и вообразил, что пришел мой последний час, и поделом. Но, прижав ладонь к пораженному участку, я понял, что это звонит мой мобильник, который я сам же перевел в непривычный для меня режим вибрации еще до отъезда из больницы, часа полтора назад.

Мое положение на периферии общей толкучки обернулось преимуществом. Пока мистер Торн накручивал двусмысленные фразочки в адрес моей супруги, я потихоньку выбрался из зала. Еще раз оглянулся на Пенелопу: головка с идеальной укладкой запрокинута, глаза устремлены на начальника, на губах играет удивленная счастливая улыбка, грудь вздымается, едва прикрытая незначительной верхней частью брючного костюма. Телефон продолжал вибрировать, пока я не спустился на три ступеньки вниз, в тихий коридорчик, и не нажал, затаив дыхание, зеленую клавишу. Однако вместо того голоса, который я желал и боялся услышать больше всего на свете, в трубке раздалось добродушное картавое бурчание мистера Андерсона из Министерства обороны. Он интересовался, в состоянии ли я бросить все дела и попереводить немножко на благо родины — это, дескать, довольно важно, а потому он на меня рассчитывает.

Сам факт, что мистер Андерсон лично звонит мне, скромному внештатнику, говорил о масштабах кризиса. Обычно со мной связывался Барни, его весьма колоритный ассистент. За последние десять дней Барни дважды проверял мою боевую готовность на предмет, как он выражался, “кой-чего горяченького”, но потом почти сразу командовал отбой.

— Что, прямо сейчас, мистер Андерсон?

— Сию секунду, а лучше — еще быстрее, если не возражаешь. Извини, что отрываю от вечеринки и все такое, но ты нам нужен прямо сейчас, — не унимался он. Мне, по-видимому, полагалось удивиться, откуда ему известно про Пенелопину вечеринку, но я и бровью не повел. Мистер Андерсон по роду своей деятельности должен был знать вещи, простым смертным неведомые. — Речь идет о твоих краях, Сальво, об исторической родине, так сказать.

— Но, мистер Андерсон…

— Чего, сынок?

— Это не просто вечеринка. После мы идем на ужин к новому владельцу газеты.