|
— Я вычитал это в «Мейл». Три миллиона английских мужчин воюют за пределами страны, а рождаемость стремительно растет… — он слышал свой громкий, раздраженный, лишенный всякого юмора голос, как бы со стороны, — Скажи мне, ради всего святого, как они только осмеливаются публиковать подобные вещи?! — Питер видел широкую ухмылку Мака, но удержаться уже не мог. — Кто их отцы, спрашивается? И где эти отцы? Проклятая газетенка! — Ничего себе, — сказал Мак, — похоже, у тебя сегодня трудный день. До Питера вдруг дошло, что Мак, всегда такой терпимый и спокойный, несет на своих плечах основной груз нервических выходок друга. — Прости меня, Мак, — негромко произнес он. — Ты о чем? — удивленно посмотрев на Питера, спросил Мак. — «Стена плача», каирский филиал. Страдания. — Питер с отвращением потряс головой. — Я страдаю на твоем плече семь дней в неделю. — Заткнись. Мне и не то приходилось терпеть. — Как только я начинаю действовать тебе на нервы, говори сразу. Не стесняйся. — Обязательно. А пока допивай свое пиво, — Мак был явно смущен. — Я, наверное, слегка свихнулся, — Питер посмотрел на свои руки, которые последние несколько месяцев постоянно дрожали. Вот и сейчас сигарета между его пальцев дергалась в каком-то спазматическом ритме. — И все этот город. Там в полку…Проклятие! … Истина заключалась в том, что в пустыне, под обстрелом, с одной пинтой воды в день и немецкими пикирующими бомбардировщиками в небе он чувствовал себя более счастливым. В пустыне не было женщин, и ничто не напоминало о мирной, цивилизованной жизни. Там были лишь стерильно чистый песок, грохот танков, тысячи веселых людей, сблизившихся перед лицом смерти, но самое главное — в той жизни был огромный смысл. Смысл этот заключался в том, что вначале они остановили напор Африканского корпуса, а затем и отогнали его. Каир во время двухдневных отпусков представлялся тогда прекрасным городом. Горячая ванна, неограниченное количество виски, благоухающие чистые простыни и отдых от пушек. Однако теперь, в бесконечном потоке бумаг, в обстановке мелкого штабного политиканства, при виде людей, которые три года отчаянно держались за легкую работу, и голоногих девиц на улицах… Теперь, когда война шла на ином континенте в тысяче миль от него… Остатки его полка были расформированы. Большинство его друзей осталось лежать в могилах по пути в Тунис, часть оказалась в госпиталях, а остальных разбросали по разным частям. Из тех, с кем он четыре года назад начинал в Аррасе, остался лишь Мак. Четыре года тому назад Мак был сержантом и спокойно обучал неумелых солдат заряжать орудия и стрелять из них. Затем он выводил их на зеленые майские поля Франции, чтобы вылавливать немецких парашютистов. Сам же Питер на брюхе прополз через линию вражеских войск под Дюнкерком и одним из первых прибыл в Триполи… Его джип взлетел на воздух под Маретом, и сидевший рядом с ним водитель погиб… И вот теперь он и Мак — всего лишь мелкие конторские клерки, утонувшие в ненужных бумажках и окруженные гражданскими чиновниками. — Шесть лет… — сказал он. — Какой-то вонючий член Палаты общин заявил, что нас отпустят домой через шесть лет. |
