И чем меньше человек заслуживает доверия споим прошлым, тем разительнее воздействие доверия на характер человека!.. Я понимаю вас, полковник!..
За окном треск мотоцикла.
Н и к о л а й. Приехали!..
В о л к о н с к а я идет в прихожую. Мы слышим стук открываемой двери. Голос Волконской: «Вики, как я рада!» Голос Оболенской: «Простите за позднее вторжение!»
В комнату входят В о л к о н с к а я, О б о л е н с к а я и М и х е л ь, человек лет пятидесяти на вид, подчеркнуто элегантный, с быстрым взглядом веселых, умных глаз. Оболенская в шлеме и кожаной куртке мотоциклиста и спортивных брюках.
О б о л е н с к а я. Бонжур!..
М и х е л ь (отвешивая общий поклон, с одесским акцентом). Салют почтенному обществу!..
Н и к о л а й. Вы знаете русский язык?
М и х е л ь. Или!.. Слава богу, я родился в Одессе!
С к р я б и н а. Как добрались?
М и х е л ь. Чудом, мадам!
Н и к о л а й. Были происшествия?
М и х е л ь. Было. Одно.
Н и к о л а й. Что именно?
М и х е л ь. Что за рулем была княгиня Вики. Такой сумасшедшей езды я никогда не видел!.. Мы мчались прямым ходом на тот свет, не сойти мне с этого места!.. Я кричал: «Мадам, вы везете специалиста с европейским именем!.. Что вы так торопитесь в могилу — туда всегда лучше прибывать позже, чем раньше!..»
О б о л е н с к а я (весело). Да, да, он так кричал!..
М и х е л ь. Может быть, как говорят в Одессе, за то же деньги присядем.
В о л к о н с к а я. Да-да, извините!..
Все садятся.
М и х е л ь. Да, я родился в милой Одессе… Правда, давно не был в этом прекрасном городе, давно…
Н и к о л а й. Почему вы его покинули, если не секрет?
М и х е л ь. Сейчас скажу. Княгиня Вики, мне сказала, что здесь можно говорить откровенно.
В о л к о н с к а я. Да, мсье, чувствуйте себя как дома.
М и х е л ь (смеясь). Именно такими словами меня встретил начальник каторжной тюрьмы в Голландии, когда меня к нему доставили после суда, где я схлопотал пятнадцать лет. Я ему ответил: «Господин начальник, тронут вашей любезностью, но лучше я буду себя чувствовать вашим временным гостем, и чем скорей я отсюда выберусь, тем нежней буду вас вспоминать». Он мне на это сказал: «Вы слишком мне дороги, Веселый Рембрандт, чтобы я мог с вами расстаться раньше чем через пятнадцать лет!..»
Н и к о л а й. Веселый Рембрандт?
М и х е л ь. Да, это моя старая кличка. Зовут меня Михель. Почему я покинул Одессу? Я был тогда еще молод и слушался папашу, а он был уже стар и потому слушался белых! К несчастью. Он был лучший гравер Одессы, и с его руками и головой, я знаю, он мог бы стать главным гравером казначейства… А я стал бы художником и безусловно имел бы успех в России, потому что не признаю, как и они, абстрактной живописи…
Н и к о л а й. В самом деле?
М и х е л ь. |