М и т ч е л. Тания! Тания!

А л е к с е й. Таня и я. Ты обязан понимать лекции! Обязан, это твой долг!

М и т ч е л. Долг… Какое нехорошее слово, и как часто я слышу здесь это слово… Долг перед народом, долг перед комсомолом, долг перед партией. Вы всегда и всем должны, меня удивляет это… А вот я, Митчел Морхауз, никому и ничего не должен!.. И я не желаю быть ничьим должником! Для меня дороже всего моя независимость, моя личная и полная свобода, и мой единственный кредитор — это я сам!

Т а н я. Какую свободу ты имеешь в виду, Митя?

М и т ч е л. Прежде всего, конечно, свободу совести, свободу слова, свободу печати… Вот вы не признаете буржуазную демократию, но она — факт!.. Вот вам превосходный пример: мой отец получил приказ генерального директора агентства представить объяснения, на каком основании он поселил меня с комсомольцами и почему он сам читает Ленина. Знаете, что ответил отец? Что он вышел из возраста, когда нуждаются в рекомендациях что читать, а я тоже достиг совершеннолетия и могу жить там, где хочу… Да, он так ответил генеральному директору, хотя некоторые газеты уже травят его как красного… Тут, Алеша, ничего не возразишь!..

А л е к с е й. Я и не собираюсь возражать, твой отец сам себе возразил…

М и т ч е л. Когда? Чем?

А л е к с е й. От него потребовали, и он написал объяснения…

М и т ч е л. Да, но это же его служебный долг…

А л е к с е й. Ах долг?.. Но ведь ты и твой отец «никому ничего не должны»? И для вас «дороже всего ваша личная свобода, ваша независимость»… Затем отца заставили представить объяснение — почему он читает Ленина?.. Где же его свобода совести?.. Ваша печать травит его как красного, хотя мы с тобой, Митчел, прекрасно знаем, что это совсем не так… Это ты называешь свободой печати?

М и т ч е л. Да… Но… В конце концов, это исключительный случай, Алеша. Зачем обобщать?

А л е к с е й. Я не хочу обобщать. Твой отец известный журналист, зять миллионера, он действительно исключение… Но даже он, оказывается, вовсе не так уж свободен в своих поступках, в своих решениях. Что же говорить о правило, если так обстоит с исключением?

Пауза.

Ну, что же ты молчишь?

М и т ч е л. Я не знаю… Я хочу подумать…

А л е к с е й. Подумать никогда не мешает…

В комнату входит  т е т я  Д а ш а.

Т е т я  Д а ш а (показывая письмо). Письмо! Письмо от Иванушки… (Читает письмо.) «Мамочка, родная, ворвались в Берлин. Ведем бои в городе. Дождались наконец счастливых дней!.. Здоров, счастлив, победа за нами! Скоро, скоро я тебя обниму. Твой сын, гвардии сержант Иван». Долго шло… Двадцать третьего апреля писал. (Со слезами.) Вчера, кажись, учила его ходить, а вот и гвардии сержант…

А л е к с е й. Ну что вы плачете? Радоваться надо! Эх, мне не повезло! В тылу победу встречаю…

Т е т я  Д а ш а (заметив, что он помрачнел).