Пенебригг склонил голову.
— Думаю, ты прав.
Нат сказал мне:
— Тенегримы в этот раз держались подальше. Но если кто-то решит убежать от дозорных, или если дозорные решат арестовать, тенегримы приблизятся. И когда они сделают это, тебе будет все жарче, ты услышишь, как пылает огонь их крыльев. А потом тебя схватят, и если Скаргрейв захочет узнать, что у тебя в голове, он прикажет им напасть.
— И они нападут, — сказал Пенебригг. — Но не клювами и когтями. Они прижмутся перьями к твоей коже, будут питаться твоими мыслями, как когда-то падалью и плотью. Их прикосновение похоже на огонь, оно обжигает. Ужас проникает в душу. И пока ты горишь, тенегримы срывают твои мысли, которые потом передают Скаргрейву.
— Они могут говорить? — спросила я.
— Со своим хозяином, — сказал Пенебригг. — Но не карканьем, а особым способом, от разума к разуму. Они крадут воспоминания, мысли, все, что делает тебя человеком, все, что тебе дорого, пока их темное пламя не поглотит тебя.
Дым камина словно стал плотнее вокруг меня.
— И наступит смерть?
— У везучих, — сказал Пенебригг. — Они превратятся в горстку пепла. Но тела некоторых выживают. И тогда они уже принадлежат главе шпионов. Их разум пропадает, они могут лишь слушаться его. Скаргрейв пользуется ими как стражниками в Тауэре, как дозорными в городе, ведь их не парализуют тенегримы, как остальных, и они слушаются всех его слов.
— По их глазам все видно, если приблизиться, — добавил Нат. — Они тусклые, и это говорит, что они Вороновые.
Я вспомнила, как они разглядывали мои глаза, как Пенебригг сказал, что они нормальные.
— Почему Певчая не развеяла чары или не остановила как-нибудь? — спросила я.
— Она пыталась, кстати, все убрать, — сказал Пенебригг. — Но когда она запела, она сбилась, растерялась, и песня не сработала. Она не успела запеть снова, Скаргрейв приказал воронам окружить ее лицо. Она стала их первой жертвой.
Волосы встали дыбом. Нат не выглядел потрясенным.
— Убита своей же магией, — сказал он. — Это справедливость.
Пенебригг нахмурился.
— Прояви сожаление, Нат. Никто не заслуживает такой смерти.
— Может, нет. Но она не должна была вмешиваться, — Нат отрезал еще кусочек дерева. — Она ужасно навредила.
— Одно ясно точно, — сказал мне Пенебригг. — После ее смерти началось Царство ужаса. Хотя многие это ожидали. Чародеям не доверяли, Скаргрейва похвалили за быструю расправу над Певчей. В те дни он использовал новые силы сдержанно. Он держал своих воронов в глубинах Тауэра, и даже ныне они там гнездятся, и он призывал их только на тех, кого подозревали в измене.
— Так можно подумать, что Скаргрейв был героем, — с отвращением сказал Нат.
— Неудивительно, ведь тенегримы помогли ему найти тех, кто организовал Опустошение, — а мне Пенебригг объяснил. — Как только люди попадают в хватку страха воронов, многие готовы на все, только бы покинуть их общество. А у тех, кто сопротивляется, забирают секреты, когда они становятся жертвами воронов. Так что имена были получены, детали раскрыты, и нашли виновников: часовщика и его родных, как оказалось. И с магией они не были связаны.
— Зачем они это сделали? — спросила я.
— Потому что считали короля Чарльза тираном, хотели избавиться от него, — сказал Пенебригг.
— А он был таким? — было странно задавать такие вопросы о своей стране, но я ничего не знала. |