– Какой именно? – Орталис все еще ухмылялся. – Что ты намерен сделать?

Ухмылка перешла в изумление, когда отец ударил его по лицу.

– Вот что мне давно следовало бы сделать. – Грас тяжело дышал.

– Ты не можешь... – Молодой человек все еще не верил в происходящее.

– Могу! – Грас снова ударил его. – Это еще малая доля того, что ты позволял себе с этими девушками. Как тебе нравится получать это самому?

Глаза Орталиса широко распахнулись, а затем, грязно ругаясь, как какой-то моряк с речной галеры, он набросился на своего отца.

– Я убью тебя, ты, вонючий сын вонючей шлюхи! – орал он.

– Давай, попробуй!

Грас быстро отклонился от удара кулаком, который мог бы расплющить его нос, и ударил сына под ложечку. Орталис согнулся, с трудом переводя дух. А затем – снова ринулся в бой.

В смелости ему нельзя было отказать. Чего ему не хватало, так это – умения. Грас прошел хорошую школу на галере. Орталис, у которого жизнь была значительно легче, никогда ничему подобному не учился. Так что отец задал ему основательную трепку.

Наконец молодой человек поднял руки и завопил:

– Достаточно, отец! Во имя всех богов, достаточно! Пожалуйста!

Грас стоял над ним, тяжело дыша, кулаки все еще были сжаты. Он заставил себя разжать их. «Если ты сейчас не остановишься, ты забьешь его до смерти», – сказал он себе. Какая-то часть его существа действительно хотела покончить с ним раз и навсегда. Осознав это, он заставил себя отойти от сына.

– Хорошо, – он говорил так, словно в горле его застряла кость. – Хорошо. Вставай.

– Я... я не думаю, что смогу.

– Ты можешь, – с трудом произнес Грас. – Я знаю, что я сделал тебе. И знаю, что должен был бы сделать с тобой – чего ты действительно заслуживаешь. И ты это знаешь.

Орталис не пытался спорить с ним. Начни он отрицать, Грас мог бы снова начать бить его и, возможно, не сумел бы остановиться. Размазывая слезы, кровь и сопли по лицу, Орталис с усилием поднялся.

– Они... – Принц остановился.

Наверное, он намеревался сказать что-то вроде: «Они были просто служанки». Но у него хватило сообразительности смолчать и не разжечь с новой силой гнев Граса. Спустя мгновение Орталис пробормотал:

– Прости.

Вот так-то лучше. Этого было недостаточно даже для начала, но это было лучше. Грас сказал:

– Если ты еще когда-нибудь сделаешь нечто подобное, ты получишь вдвое больше затрещин, чем сейчас. Ты понимаешь меня, Орталис? Я не шучу. Тебе лучше не думать, что я шучу.

– Я понимаю тебя.

Голос молодого человека звучал нечетко: его разбитые губы распухли и кровоточили. Он старался пристально смотреть на отца, но это плохо у него получалось, так как один глаз у него заплыл, под вторым был синяк. Грас холодно ответил на его взгляд. Руки у него болели. И так же болели ребра, по которым Орталис все же ударил несколько раз. А еще болело сердце, стучащееся в ребра. Больше всего болело его сердце.

Но если бы он дать понять, как ему больно, все, что он сделал с Орталисом, потеряло бы смысл. Заставив свой голос звучать по-прежнему твердо, он сказал:

– Убирайся с моих глаз. И пойди умойся. Несколько дней тебе не следует попадаться кому-нибудь на глаза, поверь мне.

Орталис вдохнул и открыл рот, наверное, чтобы сообщить: «Я расскажу людям, что мой отец избил меня». Но разве это было бы правильно – бросать такие обвинения в лицо королю? И он, в очередной раз осознав это, сохранил молчание. Прижав левый кулак к ребрам, сын Граса и его наследник отвернулся от него и медленно, болезненно морщась, вышел вон.