Понимаю.

Сходили мы до ведра, оставленного в кустах. Звучит – как «до ветра». Нет, ветра нет, лист на акациях не шелохнётся, в ушах не свистит. Безветрие. Сходили до ведра. То, что стояло на столе, – то опустело.

За что-то выпили. Да, «за Мечту». С Серёгой ж выпили, не с кем-то.

Серёга говорит:

«Пойду на Волхов».

«Ступай», – говорю.

«А ты?»

«Песни послушаю… Пока поют».

Пошли. Идём.

На кухне сидят, видим, двое. Не рядом. С одной стороны стола и с другой.

Слышно:

«Нет, Саша, нет. Мы вместе, пока жива мама. Ты понимаешь. Я не смогу тебя простить».

«Лена, там – всё».

«Я же сказала, Саша: нет».

«Ну, дай мне время…»

«Не поможет».

«Дай, Лена, шанс».

«Уже давала».

Прошли мы. Идём. Я говорю:

«Лена и Александр».

«Театр – жизнь, – говорит Серёга, – мы в нём актёры».

«Молодец», – говорю.

«Я тоже, – говорит Серёга, – когда-то любил. В седьмом классе. Правда, вприглядку».

«Как это?» – спрашиваю.

«Ну как. Ну так. Сидишь на уроке, смотришь на улицу, а там, за окном, по тротуару, молодая бухгалтерша то на работу идёт в колхозную контору, то из конторы куда-то, начипуренная, в завитушках… Я и влюбился. По самые ухи в неё втюрился, по корни волос, спать не мог и есть не мог – о ней всё думал».

«И дальше что?» – интересуюсь.

«Потом, в марте того же учебного года, во время капели, она уехала… В Вологду, – говорит Серёга. – На повышение. Мне и учиться сразу стало скучно, на второй год чуть было в седьмом классе не остался. Мозги задеревенели от тоски. И спать не мог опять и есть не мог».

«Вот это повесть», – говорю.

«Скоро совсем уж в уксус превратится», – говорит Серёга.

«Повесть?»

«Какая повесть?.. Да вино».

«А-а. Не успеет».

И стали расходиться: Серёга – на берег Волхова. Я – в бывшую трапезную.

Слышу:

«…И слез с коня своего, желая взять главу коня своего, сухую кость, и лобзать её. И тотчас изошёл из главы из коневой, из сухой кости, змей и уязвил Олега в ногу. И с того разболелся и умер. И есть могила его в Ладоге».

Конунг. Много чего из летописей наизусть знает. Страницу за страницей перескажет, не запнётся. Это, кажется, из Архангелогородской. И как вмещает? Голова его не больше, чем моя. Размером. Нашёл сравниться с кем я, он же – Конунг. Он в основном там и живёт, в том времени, а я – туда наведываюсь изредка.

Налили что-то мне. Я – не отказываюсь. Память, чуть пристыдил её, пока при мне – повиновалась.

Думаю, вспоминая:

«Воистину солгали мне волхвы наши. Да придя в Киев, побью волхвов».

И думаю: «И так их!»

Скальд спросил у меня про мой диплом, как продвигается. Александр Евгеньевич его успокоил: «Пишет, пишет, не заботься, вовремя сделает».

«Сдохнет, но сделает!» – сказал грубым и повелительным тоном кто-то мне в левое ухо, я даже понял – кто. Кто-то.

«Сделаю, но сдохну, товарищ мичман!» – ответил я.

Кто меня слышал, брови только вскинул.

Выпили они, Конунг и Скальд, – меня как будто тут и нет. Не предложили, значит – рядом меня не было. Но вижу: другие тоже выпили.