– А как называется их община?

– “Самаритяне Нового Света”, – ответил Селкин. – Они теперь переехали на авеню А, в здание, фасадом обращенное к парку.

– Томпкинс‑Сквер‑Парк?

– Точно.

– Ладно. – Я просмотрел свои записи – вроде бы выудил все, что можно, для начала, затем попросил Селкина:

– Будь добр, позвони епископу Джонсону и предупреди, что я хотел бы с ним встретиться. Объясни, что представляю вас.

– Будет сделано.

– И Эду Ригану тоже. А также оставьте мне все перед уходом свои адреса и телефоны. Возможно, позже мне кто‑нибудь из вас понадобится. – Я поглядел на Халмера, увидел, что ему не терпится вставить какое‑то замечание, и добавил:

– По причинам самым разным – пока еще и сам не знаю, Халмер.

Он ухмыльнулся:

– Я же ни слова не сказал, мистер.

– Пока что все, Митч? – спросила Кейт.

– Во всяком случае, мне больше ничего не приходит в голову. Если я только ничего не упустил – тогда пусть меня поправят?

Желающих не нашлось, и Кейт предложила:

– Тогда, наверное, все хотят освежиться. Чаю со льдом? Они принялись за холодный чай с печеньем, все, кроме Ральфа Пэдберри, который в таком разношерстном обществе по‑прежнему чувствовал себя не в своей тарелке и, воспользовавшись случаем, попрощался, принес сбивчивые извинения и улизнул. Остальные трое остались, вступив с Кейт в гораздо более дружескую беседу, чем позволили бы себе, оставшись со мной... В нашем доме, вопреки обыкновению, воцарилась атмосфера непринужденного общения.

Ребята ушли около одиннадцати, наперебой предлагая свою помощь, воспользоваться которой вовсе не входило в мои намерения, и не успела за ними закрыться дверь, как Кейт незамедлительно высказала свое мнение о том, что все трое – прелесть, и добавила:

– Ты же не думаешь, что кто‑то из них может быть причастен к такому гнусному преступлению?

– Я пока еще ничего не думаю, – ответил я.

– И что ты теперь собираешься делать?

– Позвонить пару раз по телефону и лечь спать. Сегодня уже поздно чем‑либо заниматься.

– Митч, – объявила она. – Я рада, что ты за это взялся.

– Вижу, – сознался я со вздохом и пошел звонить двум своим старым приятелям из полиции, тем, которых я даже при нынешнем положении вещей мог все еще считать друзьями. Мне хотелось выяснить, есть ли у следователей реальные, а не чисто умозрительные основания предполагать, что Терри Вилфорд и Айрин Боулз поддерживали контакты между собой до убийства. Я попросил их обоих сделать это для меня; и в ответ услышал, что они попытаются, но твердо ничего не обещают, и я отправился в постель.

Мне было не до сна. Я все время, помимо своей воли, думал об этих убийствах, и у меня в голове мелькало множество отрывочных мыслей, возникали отдельные картинки, никак не связанные между собой. Рано или поздно они, как крошечные отрезки проволоки, притянутся друг к другу, как магнитом, и сольются в стрелку, указывающую на чье‑нибудь лицо, но пока это была лишь хаотичная мозаика из пестрых кусочков, черточек и линий, как имеющих, так и не имеющих прямого отношения к делу, представляющих собой тем не менее отдельное имя или отдельный факт. Я лежал, глядя в потолок, пытаясь разобраться в чехарде собственных мыслей.

Незадолго до полуночи зазвонил телефон. Это был Халмер.

– Я у Вики, – сказал он. – Донлон нас преследовал. Он где‑то поблизости.

– Кроме слежки, он ничего не предпринимал?

– Нет.

– Он вас пытается напугать, не дайте себя втянуть в историю.