Что с нею случилось? Где она?

Алекс заставила себя приоткрыть глаза и заметила прямо перед собой белую стену какого то здания. Ее взгляд скользнул выше, на оранжевую черепичную крышу и единственное распахнутое настежь окошко, на котором почему то не было ни занавесок, ни жалюзи. Узкая дверь под арочным входом скорее всего заперта наглухо. Правда, судя по запаху, кто то из обитателей дома готовил некое чрезвычайно острое блюдо. Да, пахнет жареной бараниной. И тут ее слуха коснулись нежные женские голоса, о чем то болтавшие по арабски. Оживленный разговор то и дело прерывался звонким смехом.

Алекс кое как заставила себя сесть, огляделась. В висках снова застучало. Она не могла припомнить ни эту узкую загаженную улочку, на которой сейчас находилась, ни нависшие над нею каменные здания. И тут же заметила тускло блестевший голубой бок масляной лампы, валявшейся рядом.

Боже милостивый, да что же все таки случилось? Алекс отлично помнила, как попала в магазин. Там познакомилась с Жозефом и купила лампу. Там она слышала голос Блэкуэлла. А что было потом? Как она оказалась в этом тесном вонючем переулке? Она что, забрела сюда в беспамятстве? Ей опять стало дурно? Но ведь сейчас, судя по всему, примерно полдень – значит, она провалялась без сознания всю ночь? И куда ее занесло? Это явно не тот квартал, где находилась антикварная лавка. В этом Алекс была уверена. В центре города, да еще рядом с музеем, не могло быть таких трущоб. Кстати, очень странных трущоб. Рядом с домом она увидела самую настоящую помойную яму – ее предназначение доказывало висевшее над нею на веревке грязное ведро.

Алекс почувствовала, как ее спины касается нечто теплое и мягкое.

Она взвизгнула и подскочила на месте – отчего едва снова не бухнулась в обморок. Резко повернувшись, Алекс оказалась нос к носу с тощим ишачком с голодными собачьими глазами.

Животное тихонько фыркнуло и потянулось мордой к рюкзаку. Алекс рассмеялась.

А потом на всякий случай подхватила и рюкзак, и лампу. Оказалось, та больше не обжигает ладони. Приступ тошноты прошел, и девушка внезапно почувствовала сильнейший голод и жажду. Сунув за щеку жевательную резинку и спрятав лампу в рюкзак, она огляделась. В какой стороне находится этот чертов отель? Отсюда не было видно даже гавани. Так и есть – она заблудилась. Придется спрашивать дорогу. Алекс решительно направилась к запертой двери того дома, откуда доносился женский смех. Одноэтажное строение из белого песчаника ослепительно сверкало в лучах беспощадного солнца. Слева, на веревке, протянутой из единственного оконца, висело выстиранное белье. Она постучала в крашеную дверь.

В следующий миг ей открыла закутанная в паранджу женщина. На незнакомке оказалось накручено столько слоев самой разнообразной материи, что представлялось совершенно невозможным угадать ее возраст или хотя бы комплекцию. Да, пожалуй, и пол также – если бы о нем не говорили сами по себе эти одеяния.

– Бонжур, – улыбаясь от уха до уха, начала по французски Алекс. – Извините, вы не могли бы мне помочь?

Но дамочка только испуганно окинула взглядом фигуру гостьи и тут же захлопнула дверь. Алекс растерялась. Что такого она сказала?

Невольно ее взгляд скользнул на бывший некогда белым, а теперь испачканный, грязный и рваный шелковый костюм. Ну что ж, придется попытать счастья еще раз и спросить кого нибудь другого, не столь щепетильного в отношении одежды.

Алекс завернула за угол и застыла на месте.

Навстречу ей шагали четверо мужчин – они еще не успели ее заметить. Было совершенно очевидно, что они – моряки, и еще более очевидно, что все они пьяны. Говорили они на какой то невообразимой смеси французского и итальянского – или, может быть, немецкого. А одежда их оказалась еще более странной. Из под выгоревших рубах выглядывало шерстяное нижнее белье. Мешковатые штаны до колен были заправлены в высокие кожаные сапоги с отворотами.