|
Я еще в детстве слыхал истории о воинах, которых во время боя охватывает безумие, но никогда не думал, что это свойство есть и в нашем роду… — и он тяжело вздохнул. — Меч в крови. Гвен, кого я убил? На лице его отражалась такая печаль и вина, что Гвенвифар просто не могла на это смотреть. — Многих… — Я помню, что ударил Мордреда, будь он проклят. Я знаю, что ранил его — тогда я еще действовал осознанно. Не думаю, — в голосе Ланселета зазвучали жесткие нотки, — что мне посчастливилось его убить — верно? Гвенвифар молча покачала головой. — Кто же тогда? Гвенвифар не ответила. Ланселет схватил ее за плечи — столь грубо, что на мгновение она испугалась этого воина, в котором не осталось ничего от ее возлюбленного. — Гвен, ответь же, ради Бога! Неужто я убил своего кузена Гавейна?! — Нет, — мгновенно отозвалась Гвенвифар, радуясь тому, что Ланселет назвал именно Гавейна. — Клянусь — не Гавейна. — Это мог быть кто угодно, — сказал Ланселет, взглянул на меч — и его передернуло. — Честно слово, Гвен, я даже не осознавал, что в руках у меня меч. Я ударил Гвидиона, словно пса, — и после этого я ничего не помню, до того самого момента, как мы уже выехали на дорогу… Он опустился на колени перед Гвенвифар. Его била дрожь. — Кажется, я снова сошел с ума, как прежде… Гвенвифар захлестнула неистовая нежность; она обняла Ланселета и притянула к себе. — Нет, нет, — шептала она, — о, нет, любимый… во что же я тебя втянула… немилость, изгнание… — И ты еще говоришь об этом, — так же шепотом отозвался Ланселет, — после того, как я лишил тебя всего, что было тебе дорого… Позабыв обо всем, Гвенвифар прижалась к Ланселету и воскликнула: — Видит Бог — тебе стоило это сделать давным давно! — Но ведь и сейчас еще не поздно — теперь, когда ты рядом со мной, я снова молод, а ты — ты никогда еще не выглядела прекраснее, любимая моя, единственная… Он уложил Гвенвифар на плащ и вдруг порывисто расхохотался. — Теперь никто не встанет между нами, никто не помешает нам, моя… Гвен, о, Гвен… Гвенвифар заключила Ланселета в объятия, и ей вспомнилось встающее солнце, и комната в доме Мелеагранта. Сейчас все было почти как тогда, и Гвенвифар отчаянно приникла к возлюбленному, словно во всем мире не осталось никого и ничего, кроме их двоих. Они немного поспали, завернувшись в один плащ, а когда проснулись, оказалось, что они по прежнему держат друг друга в объятиях; сквозь зеленый полог листвы пробивалось солнце. Ланселет улыбнулся и коснулся лица Гвенвифар. — Знаешь… я впервые просыпаюсь в твоих объятиях и ничего не боюсь. И потому я счастлив, несмотря ни на что… — Ланселет рассмеялся, и в его смехе прозвучал отголосок безумия. В его седых волосах запутались сухие листья, и в бороде была листва, а туника безнадежно измялась. Гвенвифар провела рукой по голове и поняла, что у нее в волосах тоже полно листвы и травинок. Гребня у Гвенвифар не было, но она кое как расчесала волосы пальцами, заплела косы и перевязала их полосками ткани, оторванными от подола изорванной юбки. — Ну мы и оборванцы! — со смехом произнесла Гвенвифар. — Кто теперь узнает в нас Верховную королеву и отважного Ланселета? — Для тебя это важно? — Нет, милый. Ни капельки. Ланселет вытряхнул сор из волос и бороды. — Мне, пожалуй, следует встать и поймать коня, — сказал он. — Может, тут поблизости отыщется какой нибудь хутор, и мы сможем раздобыть там немного хлеба для тебя или глоток эля… При мне нет ни единой монеты, и вообще ничего ценного, не считая меча да еще вот этой штучки, — он коснулся маленькой золотой фибулы, которой была застегнута туника. |
