– Это место совсем не изменилось, правда? – сказал он, взглянув на свою спутницу. – Как и ты, Альба.

– Мы изменились только внешне. Когда я с тобой, мне снова двадцать пять.

– Мне следовало бы приехать к тебе.

– Ты поступил так, как посчитал правильным.

– Нет, это оказалось неправильно. Ты для меня самое главное. У меня такое ощущение, что последних тридцати лет как не бывало. Даже не знаю, почему мне не хватило тогда мужества.

– И как скоро после моего отъезда ты познакомился с Розмари?

– Спустя несколько недель.

– Так быстро? Неужели тебе не было хоть немного грустно?

– Я чувствовал себя опустошенным и так сильно по тебе скучал. Я уже собирался было ехать вслед за тобой, как на горизонте появилась Розмари. И ей каким то образом удалось убедить меня, что я не буду счастлив в Италии. Она сказала, что если бы ты меня действительно любила, то выбрала бы меня, а не Италию.

– Но ведь дело было не просто в Италии, Фитц. Здесь осталась Козима. Ты же знаешь, она мне как дочь. И я ни разу не пожалела о том, что вернулась сюда.

– А я миллион раз раскаялся, что не последовал за тобой.

– Но ты ведь счастлив с Розмари?

– По настоящему я был бы счастлив только с тобой. Розмари меня просто устраивает, она хорошая женщина и всячески заботится обо мне. Но наши отношения лишены страстности, которая нас когда то связывала, и мы с ней никогда так не смеялись, как с тобой. – Он нежно посмотрел на нее. – Ты любовь всей моей жизни, Альба. И второй такой уже никогда не будет.

– Я польщена. Мы прекрасно проводили время вместе, не правда ли? – Она вдруг почувствовала необычайную легкость. Находясь рядом с Фитцем, она чувствовала себя озорницей, как будто снова стала молодой и игривой, и уж никак не ощущала себя бабушкой, которая вынуждена считаться с грузом своих лет.

– На протяжении этого времени я часто думал о тебе. И мне было невероятно трудно представить тебя в роли бабушки. Ты запечатлелась в моей памяти такой, какой была, когда покидала Англию.

– Боюсь, я стала намного старше и толще, чем была когда то.

– Нет, ты сейчас даже красивее, поскольку на твоем лице лежит отпечаток глубокой мудрости. И уж поверь мне на слово, ты стала как то мягче, что ли…

– А откуда ты знаешь?

– Когда я впервые встретил тебя, ты была жуткой эгоисткой.

– Нет, не была!

– Ты не отличалась особой разборчивостью в своих знакомствах, была ужасно своенравной, упрямой и необузданной. Тебе нравилось, чтобы окружающие тебя мужчины сходили по тебе с ума. Но именно поэтому я и влюбился в тебя: ты была словно дикое животное. Так кому же удалось приручить тебя, Альба?

– Одному фотографу по имени Панфило.

– Прекрасное имя, – признал Фитц.

– И прекрасный человек.

– Он сделал тебя счастливой? Или все же это вышло только у Фитца?

Она игриво подтолкнула его.

– Боюсь, я не могу сказать тебе того, что ты хочешь услышать. Скажу так, как есть: Панфило любовь моей жизни. Кто знает, что сталось бы с нами, если бы мы дожили до глубокой старости, однако с Панфило я обрела счастье.

Фитц изо всех сил старался скрыть разочарование.

– Я предпочел бы, чтобы ты сказала, что была несчастной все эти тридцать лет!

– И что тогда? Ты бы ушел от Розмари, а я покинула бы Панфило и мы бы начали жить вместе? Ты ведь прекрасно знаешь, что это невозможно.

– Не могу отрицать, что не думал об этом.

– Не говори глупостей.

– Теперь я старик. Я имею право предаваться мечтам.

– Ты вовсе не старый! И для такого рода мечтаний нет оправдания.