|
-- Что это, моя милая? -- спросил Хитано. -- Могила! -- сказала молодая девушка, останавливая его, когда он хотел ступить на эту священную землю; она перекрестилась. -- Как! Могила, здесь, в монастырском саду? Я полагал, что христиане погребают своих мертвых только в земле освященной, разве эта освящена? -- Нет! Пресвятая Дева! Ибо поговаривают тихо, очень тихо у нас в монастыре, будто бы это могила Пепы, которая когда-то осмелилась бежать из этой святой обители, но ее настигли на Севильской дороге; ее любовник был убит, защищая свою милую, а она... -- Ну, что же? А она, мой ангел? -- О! Она была отведена в монастырскую тюрьму, где умерла тысячью смертями. Три года, друг мой, она переносила казни, лежа на острых камнях без сна, без успокоения, претерпевая ежедневно побои и питаясь самой скудной пищей, в которую бросали гадов, дабы освободить ее еще в сей юдоли от плотских помыслов и очистить ее душу от преступления, как говорила игуменья. -- Итак, клянусь золотым кругом солнца! -- вскричал Цыган, -- если нас застанут?.. И он смотрел с беспокойством на юную деву, ибо сей вопрос сорвался, так сказать, невольно с его языка, и почувствовал все, что подобная мысль могла иметь в себе для нее ужасного. -- Я умерла бы, как Пепа, -- отвечала девушка, улыбаясь со страстным выражением любви и самоотвержения, -- подобно ей, я умерла бы за своего любезного. О! Я это знала, я об этом думала. -- Как! Эта жестокая участь... -- В тысячу раз менее ужасна, нежели один день, проведенный без тебя, без слов: "Я обожаю тебя..." -- пролепетала она сквозь зубы, судорожно стиснутые, и опускаясь с трепетом к ногам его... -- Ты этого хочешь? Прощай! -- сказала она с глубоким вздохом. -- Да, прощай, мой ангел, нам должно расстаться. Видишь, уже мрак ночи рассеивается, звезды бледнеют, и этот красноватый свет возвещает приближение зари. Еще раз прощай, моя Розита. -- Еще один поцелуй... один... последний, душа моей жизни! И солнце позолотило уже верхушки высоких монастырских башен, а этот последний поцелуй еще длился. Наконец Хитано вырвался из рук, сжимавших его с любовью, достиг шелковой лестницы и поднялся по ней с привычной легкостью. Монха, сидевшая у подножия пальмы, следовала беспокойным и восхищенным взором за всеми его движениями. -- До вечера, -- говорила она, -- до вечера, мой друг, мое сердце. Цыган, достигнув последней ступени, оглянулся в последний раз, чтобы улыбнуться Розите, и хотел уже перенести ногу через стену, как вдруг лестница оборвалась, быстро скользнула вдоль стены и Хитано, окровавленный, изувеченный, с разбитым черепом упал к ногам Розиты. Без сомнения шнурки, на которых держалась лестница, снаружи были подрезаны. -- Мне изменили! -- вскричал цыган, и его глаза обратились на деву, которая стояла на коленях, со сложенными руками, бледная, неподвижная, с помертвевшим взором, с приостановленным дыханием. -- Розита, Розита, постарайся оттащить меня за эти померанцы прежде, чем появится день, ибо я не могу приподняться. |
