Трамбуль перебил и нахмурился, но не потому, что для этого была какая-то причина, а потому что он хмурился всегда:

— Это действительно правдивая история?

Я рассказываю только правдивые истории, — медленно и чётко произнёс Бартрам. — Чтобы лгать, у меня не хватает воображения.

— Действительно ли всё это является конфиденциальным?

— Я постараюсь рассказать историю так, чтобы было нелегко отождествить персонажи, но если это произойдёт, я буду очень признателен, если всё это останется между нами.

— Я принимаю это сослагательное наклонение, — сказал Трамбуль, — но хочу вас заверить, что всё, произносимое в стенах этой комнаты, никогда не повторяется и не упоминается, даже мимоходом, вне этих стен. Генри также всё это понимает.

Генри, который вновь наполнял две кофейные чашки, слегка улыбнулся и наклонил голову в знак согласия.

— У Джексона была своего рода болезнь: он был честен, глубоко честен всегда и везде. Это было особым свойством его характера, как если бы с раннего возраста он просто был окружён атмосферой искренности и чистоты.

Для такого человека, как Андерсон, было в высшей степени полезно иметь честного Джексона в качестве партнёра по бизнесу, в суть которого я вдаваться не хочу, но скажу лишь, что в его рамках требовался контакт с людьми. Такой контакт был просто невозможен для Андерсона, основной чертой которого была жадность. С каждым новым предметом, который он приобретал, на лице его появлялась новая складка лукавства, пока его лицо не покрылось такой своеобразной паутиной, что отпугивало даже мух. Именно Джексон, чистый и честный Джексон, выходил вперёд, и все вдовы спешили вручить ему свои пенни, а все сироты свои фартинги.

С другой стороны, для Джексона был полезен Андерсон, поскольку при избытке честности Джексону не хватало ловкости, чтобы превратить один доллар в два. Предоставленный самому себе, он потеря бы всё до последнего цента, и, в качестве сомнительной компенсации, был бы вынужден наложить на себя руки. Руки же Андерсона были для денег тем же, чем является навоз для розового куста, поэтому они с Джексоном составляли удачную комбинацию.

И всё же, никакой рай не вечен, и небольшая трещинка, если её предоставить самой себе, начнёт углубляться, расширяться и станет непреодолимой. Честность Джексона выросла до таких колоссальных масштабов, что Андерсон, при всей своей проницательности, иногда оказывался припёрт к стенке и был вынужден нести материальные потери. Точно так же, жадность Андерсона достигла таких адских глубин, что Джексон, при всей своей этичности, иногда обнаруживал себя втянутым в сомнительные предприятия.

Естественно, поскольку Андерсону не нравилось терять деньги, а Джексон страшился потерять душу, между этими двумя людьми выросла преграда. В такой ситуации очевидно, что преимущество было на стороне Андерсона, который не признавал никаких разумных границ для своих действий, тогда как Джексон чувствовал себя связанным нормами морали.

В результате хитрых манёвров Андерсона в конечном счёте бедный честный Джексон оказался в ситуации, когда был вынужден продать свою долю в партнёрстве на самых невыгодных условиях.

В этот момент жадность Андерсона, можно сказать, достигла кульминации, поскольку он приобретал единоличный контроль над бизнесом. После этого он намеревался отойти от дел, предоставив рутинное управление подчинённым, а себе оставив только подсчёт прибыли. С другой стороны, у Джексона не осталось больше ничего, кроме его честности, и, хотя честность — замечательное качество, в ломбарде за него много не выручить.

Именно в этот момент на сцене появился я... а? Спасибо, Генри.

Бокалы оказались наполнены бренди.

— До того вы не знали этих людей? — спросил Рубин, бросив острый взгляд на рассказчика.