—  Подождите минутку, — сказал Трамбуль, с силой опуская руку на стол. — Откуда эта уверенность, что Джексон вообще что-то взял?

— А, — улыбнулся Бартрам,      это самая любопытная часть истории. Запирание дипломата и скрытная улыбка Джексона, когда он озирался вокруг комнаты, сами по себе возбудили подозрения Андерсона, но когда Джексон закрывал за собой дверь, он хихикнул. Это не было обычное хихиканье, но лучше я выражусь словами самого Андерсона, как я их помню.

«Бартрам, — сказал он, — за свою жизнь я слышал хихиканье бессчётное число раз. Я и сам хихикал тысячу раз. Но это было характерное хихиканье, безошибочное, однозначное. Это — плотоядный смешок, хихиканье человека, который только что получил нечто очень для него ценное за счёт кого-то другого. Если кто-либо в мире и знает такой тип хихиканья и может узнать его даже за закрытой дверью, то это я. Я не мог ошибиться. Джексон взял что-то моё и торжествовал!»

Спорить с ним по этому вопросу было абсолютно бесполезно. Может, на деле он и нёс несусветную чушь о том, что стал жертвой, но я был вынужден ему верить. Я был вынужден предположить, что даже для патологической честности Джексона это был соблазн, может быть, единственный за всю жизнь, толкнувший его на воровство. Ему помогло и знание характера Андерсона. Он, должно быть, понимал, что Андерсон страстно держится за все принадлежащие ему вещи, вплоть до мелочей, поэтому для Андерсона ценность любой вещи будет намного больше, чем её реальная стоимость.

— Возможно, он взял сам дипломат, — предположил Рубин.

— Нет, нет, это был дипломат Джексона. Он принадлежал ему в течение многих лет. Таким образом, вот вам проблема: Андерсон хотел, чтобы я узнал, что именно было взято, поскольку, пока он не мог идентифицировать украденный объект и доказать, что объект теперь находится у Джексона, он не мог преследовать его в судебном порядке, а намерения Андерсона были именно таковы. Поэтому моя задача состояла в том, чтобы осмотреть весь дом и выяснить, чего не хватает.

— Как же это можно было сделать, если он сам не мог разобраться со своим барахлом? — прорычал Трамбуль.

— Я ему на это указал, — сказал Бартрам, — но он был не в себе и вёл себя дико. Он предложил мне много денег вне зависимости от результата поисков — действительно очень приличную сумму - и выдал мне значительную часть её в качестве аванса. Было ясно, что он очень злится на преднамеренное оскорбление, нанесённое его жажде приобретательства. Сама мысль, что такой дилетант, как Джексон, имел наглость выступить против самой священной его страсти, буквально сводила его с ума, и он был готов понести любые расходы, чтобы не дать сопернику торжествовать победу.

Я самый обычный человек, и поэтому взял и аванс, и плату. В конце концов, рассуждал я, у меня есть свои методы. Вначале я поднял списки страховок. Все были устаревшими, но они позволили исключить мебель и все крупные вещи в качестве возможных жертв Джексона, потому что содержимое списка всё ещё оставалось в доме.

Авалон перебил его:

— Они и так исключались, поскольку не помещались в дипломат.

— При условии, что украденное покинуло дом действительно в дипломате, - нетерпеливо разъяснил Бартрам. — Возможно, дипломат был только для отвода глаз. До возвращения Андерсона Джексон мог подогнать к двери фургон и вывезти рояль, а затем просто захлопнуть дипломат перед Андерсоном, чтобы ввести того в заблуждение.

Но это неважно. Это было маловероятно. Я водил Андерсона по дому из комнаты в комнату, и мы систематически осматривали пол, стены и потолок, изучали все полки, открывали каждую дверь, рассматривали каждый предмет мебели, заглядывали в каждый чулан.